Наутро после знакомства он рассказывал Эните о Нике — все до мельчайших подробностей, с того самого момента, как отец передал ему в руки ларка крошечным малышом. Энита записывала на свой компьютер его голос, мгновенно преобразовывавшийся в текст, который она тут же правила, уточняя и детализируя — и вопросы ее были настолько профессиональны, что Алан подумал — зря она скромничала, когда сказала, что еще только учится. Докладчик из него, разумеется, получался плохой: то и дело сбивавшийся и забывавший, о чем речь, при взгляде на ее тонкие изящные пальцы, или на длинные ресницы, или на завиток волос на виске; но все же, благодаря терпению Эниты, биографию и привычки Ника удалось свести в более-менее полную картину.
На «вечерке» так же подробно Дайо расспрашивал Рилонду об атонской культуре и традициях, следующим вечером — наоборот, Дайо и Энита, по просьбе принца, разъясняли тонкости и нюансы эйринской философии «Разумной жизни». На третий день завязался спор о недавней премьере эйринского фильма «На краю Вселенной», снятого по книге известного эйринского писателя: Рилонда и Энита сходились во мнении, что фильм, как это часто случается, «испортил книгу», отбросив некоторые сюжетные линии и сместив акценты повествования, Дайо доказывал, что режиссер имеет право на собственную интерпретацию идей и событий.
Алан не особенно разбирался в атонских традициях, не знал эйринской философии, не читал книгу, потому что на Земле она не издавалась, и вообще больше был занят работой, подходя к столику друзей лишь изредка; но, несмотря на это, ощущал бесконечное счастье, буквально купаясь в атмосфере доброжелательности и тепла, которая как-то сама собой, без усилий и очень быстро сложилась между ними — четырьмя представителями совершенно разных цивилизаций. Никогда, за все его 17 предыдущих лет, у него не было такой замечательной компании…
Ну, а между ужинами и «вечерками», когда они собирались в зимнем саду и по очереди летали на Нике, Алан просто наслаждался — наслаждался возможностью дарить радость людям, ставшим для него дорогими, возможностью быть рядом с Энитой, и жалел только об одном — что эти счастливые минуты нельзя остановить, можно лишь бережно сохранить в памяти — навсегда…
Почти сразу их своеобразное общество привлекло внимание журналистов: на «вечерках» представители прессы всех планет перешептывались, переглядывались, украдкой щелкали камерами, предвкушая эксклюзивные заголовки будущих телевизионных и газетных новостей. Но больше всех старался оскорбленный Фаттах: он преследовал друзей не только на «вечерках», но и везде, где было возможно. То и дело из-за какого-нибудь угла выглядывали его быстрые, бегающие глазки и торчали белесые кудри; мрачное, злобное лицо вергийца сопровождало их повсюду. Приходилось делать вид, что Фаттах остается незамеченным, и приглушать голоса…