— Блямш — блямш — блямш! — отозвалось окно Морского Собрания рассыпаясь осколками.
Ещё секунда-полторы и послышался треск ружейного выстрела.
— Охнихерасебеблин! — после некоторой послеохреневательной паузы сработали мозги командующего флотом. — Быстро япошата сообразили!
Это вам не в лучших традициях российских борцов с «проклятым царским режимом» бомбами швыряться, да в упор из револьвера палить. Это прыжок на полвека вперёд, к убийству Кеннеди, где Освальд шмальнул издалека… Правда, у него «оптика» имелась, но здесь и сейчас таковая не требовалась — судя по времени, которое затратил звук выстрела, чтобы достигнуть барабанных перепонок адмиралов и генералов, вышедших на перекур, стреляли метров с трёхсот, а то и меньше, но всё равно это не дистанция уверенного поражения даже для очень хорошего стрелка.
— Что это, господа? — подал после полусекундной паузы голос Стессель.
— Немедленно всем внутрь! — рявкнул Степан. — Разойтись как можно дальше друг от друга, на одном месте не стоять, и как можно скорее внутрь здания!
Решительный тон Макарова, кажется, произвёл должное воздействие на присутствующих: первыми шмыгнули в дверь те, кто ближе к ней находились — Лощинский и Кондратенко, потом «просочились» под прикрытие толстых стен сам Макаров и Никитин, Стессель, Молас и Белый. Второго выстрела не последовало.
— Это просто чёрт знает что, господа, — прерывающимся голосом запричитал раскрасневшийся Стессель. — Необходимо немедленно…
— Немедленно, Анатолий Михайлович, — мрачно оборвал начальника укрепрайона Макаров, — ничего делать не следует. И уж ни в коем случае никому из нас нельзя покидать Морское Собрание до полной темноты и прибытия эскорта.
— Но послать роту стрелков прочесать окрестности, по-моему, всё-таки стоит, — встрял Кондратенко.
— Вне всякого сомнения, Роман Исидорович, вне всякого сомнения, — согласился адмирал. — Весьма вероятно, конечно, что никого они не поймают — слишком много времени пройдёт…
Речь Макарова прервали донёсшиеся с улицы звуки винтовочных выстрелов.
— Судя по всему, неподалёку от этого японского стрелка оказался наш патруль, — бросил Белый, прислушиваясь к звукам доносившимся с улицы.
— Совсем необязательно, Василий Фёдорович, — ответил Макаров. — Совсем необязательно, что стрелял японец. Среди наших псевдоинтеллигентов предостаточно революционеров, которые желают поражения России в этой войне, — Степан вспомнил, сколько поздравительных телеграмм было отправлено из России в адрес микадо после атаки наших судов на внешнем рейде и гибели «Варяга». В молодости он не мог переварить этот факт — как можно желать поражения в войне своей родине? Но, переживая Перестройку и её последствия понял, что моральные уроды имеются среди любого народа, что они готовы физически уничтожать даже своих соотечественников, а, зачастую, в первую очередь именно их, если те не разделяют их политических убеждений. Массово уничтожать. Причём не для того, чтобы принести пользу своей стране, а чтобы как можно сильнее её унизить, разрушить, в максимальной степени уничтожить менталитет русских, заставить их считать самих себя недочеловеками… И такое принимали многие, даже те, кто считал себя (и их считали таковыми) искренним патриотом России. В том числе и один из известнейших кинорежиссёров, снявший нашумевший фильм, в котором в американскую тётку в возрасте влюбился молоденький (ну да — молоденький, в исполнении сорокалетнего актёра) унтер-офицер. Приревновав свою пассию к генералу, тот «юнец» прилюдно избил генерала-соперника в театре…