Во дворе послышался яростный лай. Бут насторожился. Визгливо хлопнули ворота, а через минуту в сенях загудел хриповатый бас атамана:
Я, Павел Васильевич, с новостями. Приехал под утро
с Уманской, немного всхрапнул — и прямо к тебе.
Тяжело поднявшись, Бут пошел навстречу гостю:
— Хорошо сделал, Лукич! Я лежал, лежал да совсем уже было надумал к тебе идти, ан ты сам на пороге. Ну, идем, идем! Зараз жинка нам закусить приготовит.
Бут увел гостя на веранду, где Степанида Андреевна уже суетилась около стола.
— Ну как, Лукич, проводил молодых–то, все слава богу?
— Проводил, Павел Васильевич. Вот с конями маленькая заминка вышла, да, спасибо, есаул выручил.
— Это какой же есаул? Тот, что у тебя на квартире стоял?
— Он самый. Я как приехал в Уманскую, так зараз к барышнику, лошадей смотреть. Ну, он мне и всучил одиннадцать штук с небольшим изъяном. Каюсь, кум, вот как перед богом, недоглядел. Переплатил я ему за лошадей–то. Ну, казаки пришли, я им коней сдавать, а ветеринар на дыбки: «Не могу и не могу таких лошадей пропустить! Я, мол, на выводке лучших, чем эти, браковал». Ну, говорю, то на выводке, а то у меня. А он все свое. Тут есаул и помог, а то бы не знал, что и делать. Паи–то я тебе, Павел Васильевич, оформил, получай документы… — Атаман полез в карман за бумажником.
— Я, Лукич, деньги на лошадей дал больше из уважения к сходу. Земли–то эти мне не с руки. Сам знаешь, хутор мой от их в стороне стоит.
— Ну, не говори, кум. Земля от твоего хутора — рукой подать, а пока казаки тебе за лошадей деньги вернут, ты пшеничкой–то засыплешься!
Атаман выпил налитую хозяином рюмку и, самодовольно крякнув, стал тыкать вилкой в миску с малосольными помидорами.
А новости, Васильевич, вот какие. Есаул–то, слышь, за дочку мою сватается.
Павел Васильевич, опрокинувший в это время рюмку в Рот, поперхнулся и со слезами на глазах протянул:
— А–а–а-а!
— Да, такой случай вышел. Я ему и говорю — отвоюетесь, дескать, побьете германца, тогда и свадьбу можно играть. А он и слухать не хочет: «Война, говорит, Семен Лукич, когда кончится, неизвестно, а свадьбу из–за этого откладывать не резон».
Павел Васильевич, утирая платком глаза, буркнул:
— Мой–то сынок тоже жениться задумал…
— Что ж, видно, какую городскую подцепил? Горе тебе, кум, с нею будет: они к нашей работе не привычны.
— Они и станичные–то разные бывают, — уже совсем сердито пробурчал Павел Васильевич.
— А все–таки, на ком же он жениться задумал? И то сказать, парню уж двадцать семь лет.
— Гринихи дочку мне, чертяка, в дом привести хочет.
Атаман вытаращил глаза. Потом, задыхаясь от душившего его смеха, прохрипел: