Усадив дочь за стол, она поставила перед ней миску с подогретыми варениками и уселась напротив.
— Павел Васильевич Бут к нам приезжал…
— Это зачем?
— Сына женить надумал…
Ничего не подозревая, Марина подумала, что мать пригласили в свахи.
— Свататься приезжал, Мариночка. Говорит, приходи — денег на приданое дам, — наклонясь через стол к дочери восторженно зашептала Гриниха… — И такое счастье, такое счастье нам выпало! Это нам за бедность нашу господь посылает. Легко сказать — с самими Бутами породнимся!
Не замечая, как побледнела дочь, Гриниха продолжала:
— Дом–то какой! Да тебе и век не снилось в таком доме жить… То–то мне последнее время сны такие снятся — все будто я по навозу хожу да руками его собираю, а он между пальцами так и уходит, так и уходит…
— А если я не пойду за него замуж? — прошептала, низко наклонив голову, Марина.
— Как — не пойдешь?! — Гриниха непонимающе уставилась на дочь.
Марина поднялась из–за стола. Ее губы дрожали, но голос прозвучал спокойно:
— Да так и не пойду!
— И слушать не хочу! Пойдешь за Николая — и все.
— Выходите за него сами.
Этого Гриниха не ожидала. Спокойный тон дочери прорвал ее гнев:
— Это ты мать не слушать?
Марина, наклонив голову, молчала.
Зеленовато–серые глаза Гринихи загорелись гневом.
Быстро выскочив из–за стола, она метнулась в сарай и через минуту вихрем вылетела оттуда с толстой палкой в руке.
Марина, исподлобья наблюдая за матерью, подпустила ее вплотную. Взоры их встретились.
— Вот только ударьте — зараз же уйду на хутор и больше вы меня не увидите!
Угроза подействовала. Как Гриниха ни была взбешена, но она повяла, что если дочь уйдет на какой–нибудь хутор работать, то свадьба расстроится.
Воспользовавшись замешательством матери, Марина убежала на улицу и вернулась домой только к ночи.
Гриниха еще не ложилась спать. На всякий случай не запирая дверей, Марина прошла в другую комнату.
Посмотрев вслед дочери, Гриниха проговорила:
Айка опять больна, а на молоко денег нету… Ох, господи! А тут еще ноги мне судорогой сводит, ходить не могу…
Но, видя, что Марина молча принялась стлать себе постель, крикнула:
У, дармоедка проклятая! Бисова душа! На шее матери век думаешь в девках сидеть?
Анка проснулась от крика и громко заплакала.
Марина подошла к углу, где на куче тряпья лежала больная сестренка, наклонилась над ней и стала гладить ее
взлохмаченную голову. Перестав плакать, Анка крепко обняла Марину за шею и прижалась к ее груди.
— Маринка–а–а, я есть хочу… — тихо всхлипывая, прошептала она.
Марина, поцеловав сестренку, поднялась:
— Не плачь, Анка, я сейчас пойду молока тебе достану.