Гриниха только что налила себе одиннадцатую чашку, когда за забором протарахтела линейка и белый жеребец остановился у ворот. С линейки тяжело спрыгнул Бут; сказав что–то работнику, он пошел к калитке. Во дворе его встретил злобным лаем рыжий кобель. С руганью отмахиваясь от него суковатой палкой, Бут направился к спешащей навстречу Гринихе. Ее скуластое, помятое старостью, но все еще красивое лицо сияло:
— Вот не ожидала у себя побачить! Садись, Павел Васильевич, чаю с вареньем выпить…
Приняв от хозяйки чашку, Бут долго размешивал в ней варенье, не зная, с чего начать разговор.
— Что, Павел Васильевич, аль что случилось со скотом?
— На это у нас ветеринар есть, — пробурчал Бут.
Наступило неловкое молчание. Гриниха, обиженно поджав тонкие губы, еще налила себе чашку.
Вот что, Власовна! Сына хочу женить…
Гриниха окинула Бута быстрым взглядом, полным радостной надежды. Но, тут же овладев собой, равнодушно проговорила:
Что ж, Павел Васильевич, дело хорошее. Уж не сваха ли тебе нужна?
Бут сердито засопел:
Сам посватаю…
Гриниха отхлебнула из чашки и с легкой насмешкой в
голосе спросила:
— А зачем же я тебе тогда, Павел Васильевич, понадобилась?
Старик с досадой поставил на стол блюдце.
Хватать приехал, вот затем и понадобилась. — И Уже совсем насупясь, проговорил: — Сына на твоей дочке лепить хочу… Чего замолкла? Али зять не по сердцу?
— Да я, Павел Васильевич, ничего, вроде показалось мне, что ты на меня серчаешь…
— Ну, а коли ничего, так и говорить не о чем, — грубо перебил ее Бут. — Собирай дочь к венцу. Да зайдешь ко мне: денег тебе на приданое дам… Все от людей сорома меньше будет.
Бут поднялся и, перекрестясь, пошел к калитке. Гриниха, растерянно улыбаясь, шла сзади.
Несколько дней прошло со времени отъезда Андрея на фронт, а Марине казалось, что прошло уже много месяцев. Сколько ни уверяла она себя, что ей нет никакого дела до Андрея — с каждым днем все сильнее и сильнее давила ее гнетущая тоска.
Работа валилась из ее рук, а по вечерам, когда девчата запевали звучащие безысходной тоской старинные песни, ей хотелось плакать. Весть о приезде с фронта Николая Бута не произвела на нее никакого впечатления. Да и сам Николай, при виде которого так замирало раньше ее сердце, теперь не казался ей желанным.
Возвращаясь из Старо — Деревянковской станицы, от тетки, Марина всю дорогу думала об Андрее. Подходя к воротам, она вспомнила последнее свидание с ним в хате и грустно улыбнулась.
— Какая же я дура была! — прошептала она.
Гриниха, завидев дочку, поспешно пошла к ней навстречу
— Ты, Мариночка, небось, уморилась. Пойди умойся да садись чай пить, а я самовар подогрею.