Как–то, придя к Сергееву, Андрей застал его одного. Сергеев шил бекешу.
— А, Григорьич! Садись, садись! Ты, должно, за газеткой пришел? Э, да ты чего–то кислый… Случилось, что ли, что?
Андрей молча сел на лавку. Достав кисет, он стал свертывать цигарку.
— Маринке хуже, а тут на фронт возвращаться срок подходит. Дмитрий Мироныч, что делать–то — посоветуй. Срок пропущу — разыскивать будут, а и ехать мне никак нельзя.
Сергеев отложил в сторону недошитую бекешу и с участием посмотрел на Андрея:
— Да, дела у тебя, брат, неважные… а все–таки ехать на фронт тебе надо.
Андрей, рассыпая махорку, вскочил с лавки:
— Ехать, ехать! А я вот не поеду. Пошел он, фронт этот, к собачьей матери! Ты лучше посоветуй, как не поехать.
— Конечно, на дальнем хуторе перебыть можно, но ты прими во внимание, что за это надо на хозяина день и ночь работать, а от Маринки все же вдали будешь. С другой стороны, сейчас казаки еще на фронте и ежели ты туда поедешь, большую пользу принесть можешь. — Портной многозначительно поднял вверх палец.
— Какой уж с меня агитатор, — с досадой проговорил Андрей. — Нет, я, Мироныч, лучше останусь. Будь что будет. Не я один…
… Задумчиво шел Андрей по пустынным улицам станицы, заснувшей крепким сном.
Подходя к гребле, Андрей замедлил шаг. Посеребренная светом луны вода манила прохладой. В прибрежном камыше перекликались разбуженные водяные курочки. Андрей остановился.
— Хорошо! — Он нагнулся, поднял камешек и бросил его в воду.
Раздался тихий всплеск. Андрей присел на берег и задумался.
… В тот вечер Григорий Петрович, придя к Богомолову получить заработанные деньги, застал в лавке Бута и Семена Лукича.
Прервав разговор, все трое неприязненно оглядели высокую фигуру старика. Бут небрежно бросил:
— Здравствуй, Петрович! Что–то тебя давно не видать. Болен был, что ли?
— В Уманскую, Павел Васильевич, за товарами ездил.
Богомолов, подавая старику засаленные рублевки, пробасил:
— Сынок–то твой, говорят, с портным снюхался. Вместе народ мутят, собачьи души. Землю казачью мужикам делить хотят.
Семен Лукич, набивая трубку, зло усмехнулся:
— Ничего, мы им, собачьим сынам, головы поотвертываем!..
У Григория Петровича, прятавшего за пазуху деньги, от волнения тряслись руки. Вспомнился разговор с сынсм в первый день его приезда, его частые отлучки из дому.
«Неужели вправду снюхался? — промелькнула мысль. — Недаром зачастил к нему Максим Сизон».
— Что ж молчишь, Петрович? — голос Бута зазвучал неожиданной лаской. — Ты казак, урядник, две медали за геройство имеешь, а сын с мужиками путается, большевик.