Наконец шаги замерли. Несколько мгновений тишины, скрежетнул замок, хлопнула дверь, и, ни секунды не помедлив, Олег заговорил в той же многозначительной манере, в какой изъяснялся до вынужденного перерыва, подчеркивая тем самым неслабеющее постоянство возвышенного душевного настроя.
— Я думал, мои слова не будут для тебя неожиданными… — завершил он период, у которого не было конца.
— И решил, что для меня настало время кинуться тебе на шею?..
— Ну зачем так…
— Твои ожидания сильно преувеличены… Мне приятно было знать, что я нравлюсь тебе, но разве этого достаточно, чтобы делать матримониальные выводы?.. — Она вздохнула, давая понять, что разговор затянулся. — Ты вообще плохо выбрал время. Взрослый человек, живешь на порядок впереди меня, а не понимаешь.
— Чего я не понимаю?..
— Что у меня школьная пыль на ушах осталась!.. Что с деликатными беседами подступают во благовремение.
Она и сама не знала, откуда появилась эта интонация, это вздорное желание изобразить поглощенную будущим девицу-недоросля. Широко раскрыв глаза, она смотрела мимо него с самым тупым, овечьим выражением. Манера так глядеть была недавним и уже опробованным приобретением — так она выставляла защитную перегородку между ее истинным настроением и тем, как в расхожем представлении она должна выглядеть после провала в институте. «Увидели, какая я бездарная? Получили доступное вам объяснение?.. Вот и отвяжитесь».
Она немного помолчала, предоставляя ему возможность возразить — если уж влюбился, стой на своем! Но он и глазом не моргнул, словно ее слова не имели отношения к существу дела. Кажется, именно об этом он и собирался сказать, опуская руку ей на плечо:
— Послушай, при чем тут…
— Убери, я не сбегу.
— Я хочу сказать…
— Для этого не обязательно держать меня за плечо и подносить к носу прокуренную бороду.
— Бороду можно сбрить… — Он окончательно сбился с толку.
— Художник и без бороды! Неприлично.
— Смеешься?..
— Да не смеюсь я!.. («Нет, он положительно невыносим».) Прямо зло берет, честное слово!.. — выпалила она в сердцах и сразу поняла, что хватила лишку — очень уж разоблачительными, выставляющими ее с незнакомой ему неприглядной стороны вырвались эти слова — и она поторопилась внести трещинку обиды в голос: — Тут после провала никак не очухаешься, отец того и гляди сляжет, а ты!.. Неужели трудно понять, что мне не до лирических собеседований?..
Это было хорошее объяснение всему неожиданному в ней — пусть думает, что именно теперь, а не вообще она не готова на роль Джульетты, что когда-нибудь такой разговор может оказаться более уместным. «Еще догадается, что его предпочли кому-то, только этого не хватало. Нерецкой вел себя очень разумно, держась как посторонний. У нас на словах все шибко раскованные, а на деле таятся друг от друга, как суслики. Одна Соня разве что насквозь просматривается, да что-то никто не поставил это ей в заслугу».