— Ты права, кажется, я того… — Олег криво улыбнулся.
Он сник и поглупел, как мальчишка, который зашел слишком далеко, чтобы скрыть намерения, но и продолжать в одиночку начатое ему не под силу. Обычно самоуверенный, по крайней мере казавшийся таковым, он не мог сообразить, в каком направлении и с каким лицом отступать. Тут было чем позабавиться, если вспомнить его снисходительные рассуждения о разного рода амурных сюжетах. Но Юле было не до веселья, он ей надоел.
— Ты уж извини!.. — Олег вскинул руки и молодецки тряхнул головой. — Действительно, не с той музыкой полез… Будем считать, что нашего разговора не было.
Она незамедлительно согласилась и всей ладошкой прижала кнопку дверного звонка.
А спустя полчаса, убедившись, что отец отправился спать, присела в прихожей на ящике для обуви, положила телефон на колени и медленно, прилежно набрав номер, принялась ждать, в полной уверенности, что в такую поздноту никто, кроме н е г о, не ответит. Она не собиралась ни о чем говорить (не хватало, чтобы отец что-нибудь заподозрил!), ей просто не терпелось напомнить о себе таким вот бессловесным таинственным образом.
Призывно сцепляясь в невидимую нить, возникали и обрывались гудки, неотвратимо приближая ее к н е м у!.. Каждый следующий казался последним перед падением в темноту, в бездну! И когда гудки оборвались и совсем рядом прозвучал знакомый низкий голос, сердце остановилось… Она перестала дышать и медленно положила трубку.
Оглушенная волнением, Юля метнулась в свою комнату, быстро разделась, юркнула под одеяло, сжалась калачиком и замерла в ожидании утра, когда можно будет позвонить и говорить, сколько захочется.
Крепко закрыв глаза, она тотчас увидела беломраморный храм, наполненный светом и воздухом! Вознесенное к лазурному небу неизъяснимой красоты светозарное святилище являлось ее внутреннему взору в самые праздничные, самые счастливые минуты. Юля не помнила, когда и почему он приютился в воображении, это было тайной, но такой, которую совсем не хотелось разгадывать. Она любовалась им, пока не заснула.
Утро вечера мудренее. Ночь унесла львиную долю вчерашних волнений, решимости и решений. «Не слишком ли ты разошлась, Непряхина?..» — донесся из далекого детства остужающе-иронический голос пионервожатой. При свете дня, в окружении привычных стен и вещей, давешние неумеренные восторги поблекли, подернулись чужеродностыо. Вчера был ее праздник, и она щеголяла в маскарадных чувствах. «Все не так! — думала теперь она, имея в виду не только свое вчерашнее возбуждение, но и настроение последних дней и то победительное чувство, с каким она разговаривала с Татьяной Дмитриевной. — Все обыденно и недвижно в своей обыденности, как эти стены. Все во всех определено такими вот стенами…»