— И это — здравый смысл? — спросила Лотти, также рассмеявшись.
— Думаю да, но точно не знаю.
— А я знаю. Точно знаю. — Она быстро чмокнула Винтер в щеку и выскользнула в пассаж.
Винтер наблюдала, как она появилась из темноты в свете луны, и как высокая фигура из дальнего конца дворика направилась к ней. Потом заросли олеандра скрыли их от ее глаз. Она снова засмеялась, потом вздохнула и вернулась в комнату. Однако желания спать у нее не было. А жаркая ночь и яркий лунный свет постоянно беспокоили ее, словно звали куда-то.
Повинуясь внезапному импульсу, она подняла широкие юбки и сняла кринолин, упавший на каменный пол. Затем она нашла среди своих вещей, принесенных с корабля, черную кружевную шаль, накинула ее на голову и на цыпочках вышла на улицу. Пассаж был темным, его лишь пересекали полосы света, выходившие из окон и дверей. У стен стояли каменные скамейки, и одна из них была занята. Винтер подумала, что лейтенант хорошо проводит время. Ей самой не хотелось оставаться во внутреннем дворике, и через несколько минут, не встретив никого, кроме нескольких заспанных слуг, она вышла с территории отеля и быстро пошла куда-то по темной улице.
Там было немного людей, а те кто был, не смотрели на нее.
Прошла компания подвыпивших моряков, распевающих «О Полли, попробуй со мной…», и потом появилась еще группа военных, распевающих душещипательную песенку «Плыли по небу…», жалобу о потерянных грезах и надеждах, и о бедном, милом Чарли.
Улица вывела на пустынную площадь, засаженную деревьями и окруженную домами с глухими стенами и плоскими каменными крышами, и Винтер пересекла ее, стараясь держаться в тени, не привлекая внимания, а ее легкие туфли позволяли ей бесшумно ступать по пыльной мостовой. Она увидела высокую стену, всю увитую пахучими ползучими растениями, цвет которых трудно было разобрать в лунном свете. Над ней возвышались вершины двух кипарисов и оранжевых деревьев, а рядом росло причудливо искривленное фиговое дерево. Винтер поглядела на него и подумала, что оно представляет собой прекрасную лестницу. Еще через несколько минут она, смеясь и слегка задыхаясь, достигла широкой вершины стены.
По другую сторону ее был большой сад, примыкавший к частному дому где-то за апельсиновыми деревьями и алоэ, по ту сторону широкой лужайки. Ночь была такая тихая, что еще слышен был слабый звук голосов, певших «Плыли по небу…», а где-то там, в доме кто-то играл грустную мелодию на гитаре и пел песню на не известном ей языке. За садом и домом с плоской крышей открывался вид на гавань и отсюда местами была видна темная гладь Средиземного моря. Южная ночь была по-прежнему тихой, лунной, таинственной и манящей, как все южные ночи.