Маркос тоже читал Мильтона, и те же строки, которые Ашби цитировал много лет назад перед колыбелью малютки Сабрины, всплыли сейчас в памяти молодого испанского гранда: «Белокурая Сабрина, где нам тебя найти, под стеклом прохладной и прозрачной волны?»
«Сабрина… — думал Маркос, глядя на нее зачарованно, — да, она похожа на русалочку, на водяную нимфу».
«Он похож на рыцаря Круглого стола, — думала Сабрина, — как на портрете сэра Тристрана из книги в дедушкиной библиотеке».
Они стояли и смотрели друг на друга… и, разумеется, влюбились…
Дочь Хуаниты появилась на свет, и старые, древние колыбельные Испании, Франции и Индостана звучали над ее колыбелью.
— О, господи, — вздыхала Азиза Бегам, беседуя со своей подругой Анн-Мари, — ты помнишь тот день, когда родилась твоя дочь? Я помню. Сейчас я уже старая, толстая и неповоротливая, а помню все, как будто это происходило вчера. Годы бегут быстро, слишком быстро. Но у нас с тобой будет еще много внуков, и, наверняка, следующим будет мальчик…
Для Сабрины это было волшебство, как страничка, вырванная из книги сказок. Эмили же была полна дурных предчувствий. Она была чистокровной британкой со всеми чертами, свойственными ее расе, долго жившей на изолированном острове. Оба ее ребенка, родившиеся в Индии, прожили свои короткие жизни и умерли на этой чужой, враждебной земле. Она не считала Индию прекрасной или интересной страной. Она рассматривала ее только, как кладбище своих детей, по ее мнению, это была нецивилизованная варварская страна со средневековым уровнем морали, санитарии и нищеты. Руководить ею и направлять ее жизнь по пути просвещенного Запада было задачей, определенной Богом, но весьма неприятной для таких людей, как Эбенезер. Не удивительно, что она отрицательно отнеслась к чувству, внезапно возникшему между ее кузиной Сабриной и Маркосом де Баллестерос. Она убеждала себя в том, что это лишь мимолетное увлечение, которое быстро пройдет, как у девушки это часто бывало в прошлом.
Но на этот раз Сабрина действительно влюбилась, влюбилась по-настоящему в первый раз в своей жизни. Любой, кто ее видел, не мог усомниться в этом ни на секунду. Когда она шла, ее ноги, казалось, едва касались земли, ее окружала невидимая аура счастья. Для Маркоса же, привыкшего к черноволосым красавицам Испании и Франции, а также страны, давшей приют отцу, белокурая прелесть Сабрины казалась чем-то неземным — хрупким и воздушным. В какой бы компании они ни находились вместе, казалось, что они не замечают и не слышат никого, кроме друг друга.