Седоки ссыпались с подвод, как черный горох, и сразу же начали охватывать избушку в кольцо. Стрелять из револьверов было бесполезно — далеко, не достать, лишь патроны зря тратить. Оставалось только одно — обреченно ждать, когда кольцо приблизится и сожмется.
Вот оно приблизилось и стало неумолимо сжиматься.
Гиацинтов поставил Федора у окна, сам залег за низким порожком распахнутой двери, остальным приказал лежать на полу, не поднимая головы. Гриня, развязав деда, подполз сбоку, удобней пристроился со старой берданкой и предложил:
— Может, на подводу всем скопом кинуться?
Конь, запряженный в подводу, с которой только что удалось выручить Матвея Петровича, шарахался от выстрелов, прижимая уши, но продолжал топтаться на одном пятачке, никуда не убегая.
— Не успеем, — отозвался Гиацинтов, — пока разгонимся… Скажи, учительницы здесь, Варвары Александровны, не было? Ничего твоя Дарья не говорила?
— Не было, сказала, что не было. Смотри, смотри, зажигают…
Но Гиацинтов уже и сам видел, как возле дальней подводы загорелся берестяной факел на длинной палке. Не зря он боялся, что воспользуются самым простым способом — поджарят и возьмут тепленькими. Чуть обернулся к Грине:
— Попробуй…
Гриня долго прицеливался. Выстрел. Человек с факелом рухнул плашмя в снег, но тут же вскочил и бойко отпрыгнул, укрывшись за санями. Значит, мимо. Гриня сердито выругался, досадуя за свой промах, хотя выстрел не совсем пропал даром: факел, оказавшись в снегу, затух, и лишь черный дымок поднимался от него. Какая-никакая, а все-таки отсрочка от развязки, которая неминуемо должна была наступить, и наступить, похоже, весьма скоро. Гиацинтов прекрасно понимал, что продержаться они смогут совсем недолго.
Но что он мог сделать?
И тут из угла подал голос Матвей Петрович:
— Там мужик в санях, обгорелый. Если добьете, они сами уйдут. Им только этот мужик нужен, мы не нужны, им в избушку надо, чтобы обиходить его… Слышишь, Гриня? Не видишь его там?
— Вижу, вижу ж… рыжу, хрен его достанешь! — продолжал ругаться Гриня, в возбуждении дергая ногой, словно желал от кого-то отпихнуться.
Пальба нападавших становилась все плотнее, пули через окно и двери залетали внутрь избушки, тревожили старые бревна, и многолетняя пыль вперемешку с трухой беззвучно сыпались на пол.
Потянуло дымом. Все-таки добрались до глухой стены, поджигают. Вот уже и черные лохмы, становясь все гуще, стали загибаться и проскальзывать в двери.
— Речицкий, сюда! — позвал Гиацинтов и, когда тот подполз, постучал раскрытой ладонью по низкому, исшорканному порогу: — Вот вам бруствер, поручик, и обороняйте его до последней возможности. Я сейчас выскочу, попробую пожар потушить, вы — на мое место и стреляйте. Хорошо стреляйте! Григорий, слышишь?! Федор, огонь!