Смотреть картину приехали братья Данила со Степаном и их жены — Евдокия с Татьяной. У всех она вызвала чувство невозвратно ушедшего времени и какой-то тихой светлой печали.
Когда Степан встал и подошел к племяннику, чтобы обнять, Николай увидел в глазах его слезы.
Похожее чувство испытал и Данила.
— Ты, сынок, разглядел то, чего не увидели мы с братом, — сказал он Николаю. — Я всегда думал, что дело мое — тайга, промысел, добыча пропитания на земле — и есть самое главное. Ну, может быть, еще хлеб растить… На твои художества поначалу поглядел как на баловство взрослого человека. Теперь вижу — это даже главнее, чем хлеб растить. Божественным словом начертана истина, и подтверждена та истина твоей картиной: не хлебом единым жив человек. Вот жил я и вроде стал подзабывать о прошедшем, и это неправильно. Забывчивость человеческая — всегда неправильно.
— И я подзабыл, — откликнулся Степан.
— Ты — напомнил, — продолжил Данила. — Взворохнул, взмутил самое дно души, и я будто обернулся и на свою жись, и на отцову, и на дедову, и дале — в глубь рода Беловых. И понимаю теперь, в чем правда и где она, правда. Она — в нас всех: в крови нашей, памяти нашей, в делах наших. И чую, прозреваю сердцем, что дед Ануфрий в эту минуту посередь нас. Посередь нас бабка Ефросинья, дядья Гавря, Иван, Федор. Посередь нас — отец Афанасий и мать наша Фекла Семеновна — царствие им небесное.
— Царствие им небесное, — повторили за ним Евдокия с Татьяной.
— Женщины! — вдруг широко улыбнулся Данила. — А давайте-ка на стол собирать. Давайте помянем наших дорогих сородичей. Давайте отметим и труд нашего с Дуней сынка…
Женщины засуетились, но более всего — стоявший тут же с открытым ртом старый Воробей. Он-то и удивил всех.
— Дак, Данила Афанасьич, у меня ж все готово. Тока на стол наладить. Я че хочу сказать, я ж первый узрел талан Миколкин. Первый навел хритику… От… и — до…
— Че ты первый навел? — не понял Данила.
— Хритику навел — эт значица указал правильный путь в изображении искомого, то исть в иськусстве, — так нада понимать, — подпрыгнул на месте Воробей. — Вот у мальчонки поначалу штаны были целы, дак я сказал Миколке-то, что ежели мальчонка-то по тайге шаталси, то и штаны должон был изорвать.
— Так где, ты говоришь ис… искомое?..
— В иськусстве…
— Че ты с ним, сынок, сделал? Был старик как старик, а теперь кто? Он так скоро и рисовать за тебя станет… — развел руками Данила.
— Мне Иван Евсеевич здорово помогает, — с серьезным лицом отвечал Николай. — Бывает, застопорится работа, Иван Евсеевич и выручает — дает ценный совет. У нас, если хотите, целые диспуты на эту тему разворачиваются.