— Ой, Людочка, любила и люблю. И стоило эти тридцать с лишком лет перемочь на свете, чтобы опять его встретить…
— Ну и хорошо, хоть под старость лет поживете в радости. А ты, мама, и в самом деле в Сибирь поедешь?
— Ой, Людочка, поеду. Побегу собачонкой, куда позовет…
— Ехай. И Коля к вам соберется, дети побывают на каникулах — узнают, что такое Сибирь и какая она, тайга. И вы к нам. Вы оба еще не старые, поживете в радости друг около друга.
— Спасибо тебе, милая, повезло моему сынку с женкой, а мне с невестушкой…
Между тем старший и младший Беловы оказались поблизости от мастерской Николая, и тот предложил зайти.
Данила никогда не бывал в подобных местах и откровенно подивился беспорядку, множеству каких-то листов с рисунками, замалеванных холстин, тут же на полках стояли старинные самовары, утюги, что-то еще, на стенах висели иконы.
Отдельно, в грубо сбитой раме, висел портрет молодого сержанта с гармонью в руках. В наклоне чубатой головы, во взгляде, устремленном куда-то в сторону, в напряжении подавшейся вперед фигуры, в легших на кнопки пальцах чувствовалось, ожидалось, что сержант вот-вот заиграет что-то грустное, заветное. Данила задержался напротив картины, и ему на некоторое мгновение даже показалось, что этот намалеванный на холстине сержант и впрямь двинет плечами, мехи гармони разойдутся и пальцы побегут по кнопкам.
Данила криво усмехнулся, на душе отчего-то сделалось грустно и тягостно.
Наблюдавший за ним со стороны сын понял состояние отца, сказал о своем:
— Лет пять назад мама посетила мою мастерскую, так веришь ли: встала напротив, как вкопанная, и вдруг упала на колени, как подрубленное дерево. Подскочил я, поднимаю ее, а она словно неживая. Потом все же оперлась о мою руку, поднялась и говорит: «Как же ты хорошо его представил, ведь никогда не видел…» Потому и держу здесь портрет, чтобы не беспокоить. Теперь вставлю в хорошую раму и повешу в квартире — пусть внуки любуются и гордятся своим геройским дедом.
— Таким уж и геройским — столь лет болтался без семьи…
— Геройским-геройским, завтра сходим в Союз, пусть художественная братия на тебя посмотрит да позавидует мне…
Помолчал, добавил:
— Я вообще-то не очень словоохотлив. Ты прости, если что не так говорю…
— Все так, сынок, все так. Даже лучше, чем так. Я тебя слушаю и говор твоей матери узнаю.
— Это — западное. У вас в Сибири говорят совсем по-другому. Слова другие, интонации. Более весомо говорят, значительно. От характера, наверное, сибирского идет. От желания сказать главное — о пустяках толковать не считают нужным. От природы дикой…