— Всяко быват. Быват, и треплют языком попусту, да кто ж слушат? Таки ж пустозвоны…
— Вот именно: пустозвоны. А у нас поговорить любят.
Дома их уже поджидали. Пельмени и впрямь отличались от тех, какие лепят в родной стороне, — более мелкие, напоминающие цветки саранки. Уплетал с удовольствием, успевая сглатывать водку из маленькой рюмки на ножке. Сын быстро пьянел, отец, казалось, оставался в своей прежней трезвой поре, успевая нахваливать хозяек.
— Ну вот: один — трезвый, а другому пора идти спать, — шутливо отмечала Людмила. — С трапезы нашей можно картину писать. Я бы ее назвала так: чем отличается сибиряк от разнеженного туляка. А на ней бы изобразила эдакого крепыша с бородой во всю грудь и худосочного интеллигента в круглых очках на носу.
— У туляка нет моего опыту, — посмеивался Данила. — Его б по тайге потаскать, чтоб десять потов стекло, дак и мясо б на костях образовалось.
— Неужели я так уж похож на худосочного интеллигентишку? И борода — у меня, а не у сибиряка. Не-эт, что-то вы попутали…
— Ничего не попутали. Для картины нужна достоверная натура. Поэтому бороду — сбрить, достать очки и надеть на нос!
— А где ж я бороду-то возьму? — спрашивал так же шутливо Данила.
— У Деда Мороза. У нас есть — сын ваш каждый год наряжается.
— Но она же не настоящая, а моя — вот она, при мне, подергайте, — упрямился туляк.
— И дергать не будем, все равно обманете. Может, она у вас приклеенная…
— Да не приклеенная же…
— Все равно: сбрить!
— Ни за что на свете. Я ее столько лет растил, лелеял, ночи, можно сказать, не спал…
— Не поспишь еще — отрастишь новую.
— Нет уж…
— Оставь в покое его бороду, мы к ней давно привыкли, — вмешалась Евдокия. — Ты, Даня, на них не обращай внимания. Это у них игралки такие: кто кого переиграет. Я уж привыкла.
«Не наигрались еще. Значица, лад в семье», — подумал Данила, а вслух сказал:
— Да я что ж, я не против, ежели по-доброму. И сам готов поиграть. Мы-то таких игр не знали. За столом у нас порядок никто не нарушал, а ежели нарушал, то тут же от бабки получал деревянной ложкой по лбу. И не смотрела бабка-то, сколь тебе лет и есть ли у тебя борода.
— Отец, расскажи, какая у меня была бабушка? — попросил переставший дурачиться Николай.
— Моя мать, а твоя бабка Фекла Семеновна происходила родом из села Корбой, что в присаянских краях Иркутской губернии, а фамилия ее в девичестве была Долгих. Умерла в пятьдесят шестом от неизвестной болезни. Ни ко мне, ни к брату Степану переезжать не захотела, а когда уж нам сообщил знакомый заезжий человек о ее немочи, то ее уж не стало на свете. Так и похоронили чужие добрые люди. Добирались мы с братом до Корбоя пешим ходом таежными тропами.