– Взгляните на пол! – громко сказал Водорезов.
Дайнека опустила глаза и увидела пучок из трех стрел, нарисованный на граните масляной краской.
– Это – третий, – она схватилась за телефон. – Нужно звонить Галуздину!
– Зачем? – разглядывая рисунок, Платон заходил то с одной, то с другой стороны. – Он нарисован не сегодня. Краска уже высохла. Этот знак предвосхитил смерть Ветрякова. А Галуздин, кстати, и сам сегодня приедет.
Дайнека сунула телефон обратно в карман.
– Знаете, о чем я подумала… Когда в прошлый раз мы говорили о том, зачем люди ставят часовни, нами был упущен важный момент. Их ставят не только в память о важных событиях, но и на кладбищах. А еще на могилах мучеников.
– Не будем о грустном, – Водорезов вернулся к двери. – Я скептически отношусь к таким разговорам.
– Грусть, скептицизм и ирония – три главные струны русской лиры. А я бы добавила – и русской души, – заметила Дайнека.
Оглянувшись, он вдруг воскликнул:
– А ведь это цитата!
– Не вам одному читать Берлина, – сказала она.
Обратно к спальному корпусу Дайнека возвращалась вдвоем с Тишоткой. Водорезов хотел ее проводить, но она отказалась – у подъезда могла повстречаться Ерохина.
Не доходя до спального корпуса, Дайнека свернула к беседке-ротонде. Тишотка деловито вынюхивал все вокруг, отыскивая одному ему интересные запахи. Наверное, в его голове существовала какая-то идентификационная схема или таблица, по которой он их классифицировал.
– Ты у меня не Тишотка, – с нежностью проговорила Дайнека. – Ты у меня Менделеев.
Она устроилась на скамейке внутри беседки. Несущие колонны, державшие на себе выпуклый купол, по периметру соединялись балюстрадой из мощных балясин. Те, в свою очередь, располагались так плотно, что со стороны было не разглядеть, кто там внутри. Скорее всего, беседку действительно использовали для любовных свиданий и приватных бесед.
Дайнека сидела, откинув назад голову, Тишотка лежал у ее ног. Услышав шаги, она немного расстроилась (уединение продлилось недолго), хотела встать со скамейки, как вдруг услышала грубый мужской голос:
– Ты думаешь, Канторович, что у тебя несколько жизней?
– Не злись, Шандор! – второй голос прозвучал виновато. – Не могу я этого сделать.
– Ты обещал. Цыганские деньги взял.
– Я все верну…
Дайнека узнала голос завхоза. По разговору ей стало ясно, кто был рядом с ним. Тишотка собрался залаять, но она взяла его на руки, прижала к себе и прошептала:
– Тихо… Молчи… – и потом для верности прикрыла песику морду.
Мужчины остановились недалеко до ротонды.
– Цыган обиды не забывает! – мрачно процедил мужчина по имени Шандор. – Втрое вернешь…