С Симонеттой они уговорились увидеться на следующий день, поэтому Виола снова пошла в город вместе с нищим.
— Она сказала, нужно пить горячее козье молоко пожирнее. И добавлять в питье травы, вот эти, — Симонетта протянула ей кожаный мешочек.
— Это поможет? — усомнилась Виола.
— Не знаю, поможет ли, но молоко еще никому не вредило, — ответила Симонетта.
Зажав в ладони полдуката, Виола прогулялась по торговым рядам окрестных улиц. Она со вздохом, отвернувшись, прошла мимо разноцветных переливов восточных тканей и ювелирных украшений, повертела в руках грубый холст простого платья и купила горшок козьего молока.
Вечером, вскипятив его вместе с травами, стараясь не принюхиваться к едкому запаху, она протянула миску нищему.
— Что это? — спросил он, поперхнувшись после нескольких глотков.
— Молоко с травами. Пей, — ответила Виола.
Забрав у него пустую миску, Виола поставила ее у очага.
Нищий, как обычно по вечерам, уселся за гончарный круг, и Виола знала, что не уснет. Она уже привыкла подолгу лежать, ожидая, когда же круг затихнет, а утром наверстывать недостаток сна. Но сегодня ей даже не хотелось ложиться в постель. Вместо этого она уселась на полу у очага, обхватив руками колени. Некоторое время она сидела, молча глядя на огонь, потом повернула голову и спросила:
— Ты родился без ноги или стал таким? — ее давно занимало, почему у нищего нет ноги и, глядя на поленья, напомнившие ей об обрубке, Виола решила спросить прямо. Но она не была уверена, станет ли он отвечать.
— Мне отрубили ее при Ангиари, — как всегда помедлив, все же ответил нищий.
Ангиари — это было знакомое название. Виола помнила, что при Ангиари войско Милана под предводительством ее отца, сражалось с объединенной армией Итальянской лиги, во главе которой стояла Флоренция. Виола помнила это так хорошо потому, что союзник Милана, граф Ассторе Манфреди был первым женихом, просившим у отца ее руки и сердца в Виолины неполные двенадцать лет. Виоле тогда жених пришелся не по вкусу, а герцог Миланский был не готов так скоро расстаться с любимой дочерью, поэтому Манфреди получил отказ.
— Ты был кондотьером у моего отца? — догадалась Виола, вспомнив, как нищий разделался с двумя стражниками.
Он кивнул.
Виола, разумеется, не помнила кондотьеров отца в лицо (ей бы и в голову не пришло к ним присматриваться), но все они, определенно, были крепкими и воинственными — взрослые мужчины с жестким блеском в глазах, который говорил о том, что они уже познали притягательную силу права отнимать чужие жизни, или молодые парни, щеголяющие доспехами перед девицами ее свиты, задиристые, как бойцовские петухи. Нищий не подходил ни под одну из этих категорий.