Дверь скрипнула. Приподнявшись, придерживая плащ на груди, Виола увидела мужа. Подвесив котелок с водой на огонь, он подошел к постели и сел, внимательно и нежно глядя на нее.
— Как ты? — спросил он, и в этот короткий вопрос вместилось многое — от ее физического состояния до попытки понять, не жалеет ли она о своем вчерашнем решении.
Она улыбнулась в ответ, не подозревая как хороша сейчас с розовеющими от сна щеками и пушистыми, разметавшимися по плечам волнами волос. Он притянул ее к себе, целуя висок, ушко, впадинку за ним.
— Гвидо, — с упреком шепнула она. — Уже утро.
— Доброе утро, любимая, — ответил он, приникая к ее губам.
— При свете дня нельзя. Это грех, — пыталась Виола мягко отстраниться.
— А ты представь, что еще темно, — он нежно целовал ее веки, заставляя закрыть глаза. — Клянусь, ни один солнечный луч еще не коснулся земли.
— Гвидо… — шепнула она, но так и не закончила фразы, сдаваясь.
Они лежали рядом, восстанавливая дыхание, когда первый луч солнца скользнул по стене.
— Обещай мне кое–что, — сказала Виола, отводя от его лица черные курчавые пряди.
— Все, что угодно, ваша светлость.
— Во–первых, никогда больше не называть меня так, а во–вторых — сбрить бороду.
Он озадаченно поднял брови, потом кивнул.
— А сейчас отвернись, — попросила Виола, садясь на постели и протягивая руку за платьем.
С этой ночи началась их новая жизнь. Внешне она мало изменилась, но теперь Виола понимала, о чем говорил Маттео. Ласковые взгляды, мимолетные ласкающие прикосновения — все это было так же естественно как дышать и так же необходимо. Такие мелочи расцвечивали жизнь днем, а в преддверии наступающей ночи заставляли Виолу краснеть от нетерпеливого предвкушения.
Ее немного пугало собственное отношение к тому, что она называла плотской стороной брака. Эта сторона словно затмила для нее все остальные стороны жизни. Так сильно вожделеть и наслаждаться было грехом, пусть даже все совершалось в законном браке. Периодически Виола спохватывалась и терзалась угрызениями совести, в попытках успокоить которую, не позволяла мужу целовать себя днем и требовала, чтобы он отворачивался, когда она одевается.
Муж относился к ее причудам добродушно, уважая и прислушиваясь к ней, так же как и раньше, если не более. Он сбрил бороду, но, не удовлетворившись этим, Виола сама укоротила ему волосы.
— Я хочу видеть своего мужа, а не какое–то заросшее лесное чудище, — прокомментировала она, с довольным видом оглядывая результат.
Она изучала его тело с интересом первооткрывателя, вступившего на обетованные земли. Разглядывала мужа, пока он спал, в свете затухающих отблесков пламени очага. Крупные короткие кудри, обрамляя резковатые, но обаятельные черты лица делали его моложе и привлекательнее. Она не находила его красавцем, но это было и не важно. Для нее он был особенным, единственным, чей голос, профиль, фигуру она безошибочно выделяла среди множества других.