Трубка не торопясь вышел, а несколько секунд спустя в землянку вошла девушка. Она была одета в солдатскую светло-серую шинель, в шапку-ушанку и порыжевшие сапоги. И шинель и шапка были явно не по росту и неловко висели на ней. В левой руке девушка держала маленький чемоданчик.
— Товарищ капитан, — приложив свободную руку к шапке, проговорила девушка, — военврач третьего ранга Екатерина Тарасенко прибыла в ваш батальон для продолжения службы.
— Военврач? — не в силах скрыть своего изумления, проговорил Тихонов, пораженный юным видом врача.
Девушка уловила это изумление и, вероятно, расценив его как-то по-своему, смутилась. Тихонов заметил ее смущение и, стараясь скорее сгладить свою нетактичность, горячо принялся приглашать девушку пройти:
— Да вы проходите, пожалуйста, проходите! Трубка! Эй, Трубка! Куда тебя унесло? Давай разжигай скорее печь, заморозил ты врача на улице, — возбужденно проговорил Тихонов, когда на его возгласы Трубка вошел в землянку несколько проворнее, чем обычно. — И раздевайтесь, товарищ военврач, раздевайтесь. Мы живо сейчас с Трубкой тепла подбавим, — проговорил более спокойно Тихонов и бросился помогать Трубке разжигать печь.
«Ну, не ждал я, не ждал, что врач наш окажется женщиной. Что я с ней буду делать? Свободных землянок нет, холодище везде, дрова на исходе… И какой это сукин сын придумал молоденькую девушку отправить в такую дыру…» — возясь у печки, раздумывал Тихонов.
Когда он поднялся, Екатерина Тарасенко сидела уже у стола, украдкой осматривая землянку. Теперь, без шинели и шапки, она показалась Тихонову совсем девочкой. У нее было худенькое личико, большие голубые глаза и густые волосы, похожие на расчесанный лен.
Тихонов, не отходя от печки, пристально посмотрел на нее, и отцовское чувство к этой девушке поднялось в его душе.
«Ах ты, моя миленькая, хорошенькая, жить бы да жить тебе дома, под крылышком мамы, бегать по подружкам да наряжаться. И куда я только тебя, такую славную, подеваю здесь…»
— Ну, как вы добрались до нас? — спросил Тихонов, желая нарушить неловкое молчание, которое установилось в землянке.
— Ой, не говорите, товарищ капитан, я так устала, так устала… Я еду уже больше трех недель, — проговорила Тарасенко слабым голосом.
И Тихонов только сейчас заметил, что она изнемогает от усталости. Под глазами у нее темнели землистые пятна, и она невероятными усилиями боролась со сном.
— А вы разве сейчас не из Читы? — спросил Тихонов.
— Сейчас да. Но в Чите я была всего лишь от поезда до поезда. Мне в отделе кадров вручили предписание и приказали выехать немедленно к вам, не разрешили даже выспаться…