И вот он уже языком пламени несется сквозь бесконечность вселенной, открывая по пути все ее тайны, смеясь навстречу ветру звезд, пронизывающему всю его сущность. Мириады нитей, на конце каждой из которых трепетал живой мир, сходились к рукам Михаила, он что-то сплетал из них, но что — не имел понятия. Просто, опять же, так было нужно. Это ощущалось на грани пустоты, на грани последнего дыхания, на грани самого существования. Навстречу несся кто-то другой, непохожий и одновременно похожий на него.
То ли мгновение, то ли тысячелетие, и Михаил обнаружил себя снова стоящим на примятой траве. Напротив застыл с широко распахнутыми глазами Гши. Человек не стесняясь плакал. И впервые в жизни видел невероятное зрелище — слезы на глазах крэнхи. Воина! Но сейчас они понимали друг друга так ясно, что все остальное перестало иметь значение, они стали чем-то большим, чем были раньше, и то, что в прошлом казалось важным, перестало являться таковым. Кроме чести, разумеется. Кроме веры и души.
Айзат с Лху выглядели не менее потрясенными, чем их командиры, они неверяще смотрели то друг на друга, то на мир вокруг. Никто не знал, что прошел другой, ведь у каждого свой ад и рай, но все четверо сильно изменились, испытав очень много. И для каждого, наверное, прошло много лет. Они сделали для себя множество выводов, но при этом четко осознавали, что не видевшие такого их просто не поймут.
— Жестоко… — прошептал Михаил.
— Испытание, — не согласился Гши. — Не прошедшие его недостойны. И это правильно.
— Правильно, — в тон ему отозвался Лху.
— Да, правильно, — поддержал Айзат. — Но все равно жестоко.
Им было не по себе — и людям, и крэнхи. Слишком тяжелый выбор пришлось делать, и не раз. Наверное, если бы хоть один выбрал не то, пошел против чести, то он бы не вышел. Почему-то в этом они были уверены.
Некоторое время постояв, чтобы избавиться от наваждения, все четверо двинулись дальше по направлению к центральному кубу комплекса, след от которого был четко виден на траве. Пережитое потрясение еще долго не отпустит, это понимали все, но говорить об этом не хотели — слишком личное. Все это нужно было еще осознать.
Четверо разумных шагали в ряд, и казалось, что они рассекают собой некую невидимую грань, сдвигающуюся в небытие, в никуда. И их шаги смещали саму реальность, меняли ее, направляли туда, куда она в ином случае никогда не свернула бы. Изменялись судьбы сотен миллиардов людей и крэнхи, но четверо еще не знали о том, к чему приведет их путь. А откуда-то издалека на них смотрели мудрые, усталые глаза тех, кто давно перешел грань, и сейчас вел к ней молодые народы.