— Я не собираюсь уезжать, — тихо сказал Клейтон. — Пока ты сама не захочешь. — Он осторожно наблюдал за ее реакцией. — Хоуп, ты не хочешь, чтобы я уехал?
Вчера вечером он тронул Хоуп, легко простив ей обман… а потом — не успела она и глазом моргнуть — отвернулся. Она не поняла этого тогда, не понимала и теперь.
— Почему ты хочешь остаться?
— Я сказал, как отношусь к тебе.
— Но это было до того, как ты обнаружил, что я обманула тебя. Я думала, после этого ты почувствовал совсем другое.
— Я никогда бы не смог возненавидеть тебя, — решительно сказал он, покрутил в пальцах прядь ее волос, задумался, подбирая нужные слова, наконец поднял глаза и внимательно посмотрел ей в лицо. — Очень трудно соображать, когда не помнишь ничего из своего прошлого.
Когда на тебя так смотрят, соображать ничуть не легче. И когда так играют твоими волосами. И стоят на коленях, касаясь грудью твоих бедер. От этого в мозгу возникают картины одна эротичнее другой…
Кажется, Клейтона мучила та же мысль. Он облизывал пересохшие губы, находившиеся в нескольких дюймах от ее груди. Хоуп подняла руку и осторожно погладила его по щеке.
— Твои синяки побледнели, — прошептала она.
Этот простой жест и удовольствие от ее прикосновения согрели его душу, как ничто другое: теперь, когда к Клейтону вернулась память, он знал это наверняка. В его мозгу все еще была полная неразбериха, но теперь это не имело значения. Сердце само приняло решение. Он любит эту женщину и может доверять ей. Во всем.
Слейтер потянулся и прижал ее руку к своему лицу.
— Ты все сказал Келли, — сказала она слегка дрожащим голосом, выдававшим ее возбуждение, — чтобы распространить слухи?
Эта фраза заставила его похолодеть. Клейтон выпрямился, пристально посмотрел ей в лицо… и понял горькую, тяжелую, невыносимо жестокую правду, о которой не имел права забывать. Любовь, семья, ребенок, в котором она так нуждалась, — все обман. На самом деле ничего этого нет.
Шутка продолжается.
— Дай нам Бог удачи, — сказал он с деланной непринужденностью. — Когда распространится слух, что ты выходишь за меня замуж, в клинике тут же снова выстроится очередь. Может быть, и твой отец наконец приободрится.
Она улыбнулась.
— Спасибо, Клей.
Слейтеру, угодившему в собственную ловушку, оставалось только встать и сказать:
— Ну, я ведь у тебя в долгу, правда? Как-никак, ты кормила и лечила меня. А деньги за одежду я тебе верну.
— Не стоит. Но я рада, что ты остаешься.
Что ж, он тоже был рад. Но он радовался бы куда сильнее, если бы для ее радости было больше личных причин, если бы она любила его и действительно хотела выйти за него замуж. И все же Слейтер не расставался с надеждой, что со временем все будет по-другому.