Коммерческую группу я распустил за ненадобностью, а вступительное испытание стало обязательным для всех и одинаковым для всех — три дня. И теперь я обладал редким для учителей счастьем: учить только заведомо достойных.
Как-то раз постучался в мою дверь секретарь столичного графа: его прислали, чтобы договориться об обучении старшего сына старого, почтенного рода.
— А что там договариваться, — пожал плечами я, — пусть приезжает. Правила вступительного испытания вон висят на стене.
— Вы не понимаете, — сказал секретарь, — юный Альбер Мэннинг Второй — дворянин и будущий граф, у него нет времени на эти испытания, не говоря о том, что они задевают его дворянское достоинство!
— Нет, это вы не понимаете. Здесь нет никаких дворян, есть только я и мои ученики. Я учу слабых быть сильными и ни перед кем не склоняться. И этот самый Альбер Мэннинг может поступить только на общих основаниях.
— Но он учится в столичном университете! У него и так времени мало!
— А, то есть вы думали, я буду к нему в столицу ездить? Если он хочет учиться «пути пустой руки» — пусть бросает университет. Если он не собирается посвятить этому всю свою жизнь — у меня нет на него времени. А теперь убирайтесь вон.
После этого разговора я повесил у ворот табличку «Дворянам вход только со снятым головным убором. Все, кому это не нравится, могут прислать вызов на дуэль». Вызовов, впрочем, не было.
А Альбер все же приехал и испытание прошел. И попал в группу второго года всего за семь месяцев. На мой вопрос, почему он на это решился, Альбер ответил просто: чтобы быть равным среди равных в любом обществе и не позволить никому смотреть на себя сверху вниз. Достойная мотивация.
Тут в доме зазвонил телефон, прервав мою тренировку на семи сотнях.
— Слушаю?
— Я в супермаркете, — раздался в трубке голос Горди, — тебе чего-нибудь особенного купить к обеду?
— Морепродуктов каких-нибудь.
— У нас есть креветки, кальмары и рыба.
— Вот чего-нибудь кроме этих трех пунктов. Ностальгия по прошлой жизни, знаешь ли.
— Ладно, — рассмеялась Гордана.
Она совершенно неожиданно появилась у моего порога через четыре года после того, как мы с ней расстались у монастыря.
— Привет, — сказала она тогда.
Я ответил не сразу: утратил временно дар речи.
— Как ты меня нашла?!
— Делов-то… По штемпелю узнала страну, приехала и поспрашивала. Когда узнала, что в Гиате полицию тренирует инструктор-молокосос, — догадалась, что это, видимо, ты и есть.
Я отправил письма родне и друзьям со столичного почтамта, не указав обратный адрес, но, как оказалось, конспирация моя критики не выдержала. Что ж, в этом как минимум один плюс: Горди смогла меня найти.