— Я привезу тебе бегемота из зоопарка, — произнес я и рыгнул.
— Двоих, — рявкнул МакДара. — Самца и самку. — Он бросил трубку.
Лелии дома не было. Я подошел к окну, потом распахнул его и стал мерить комнату шагами. Без нее наша квартира казалась больше. С улицы потянуло холодным воздухом, я не стал закрывать окно, наоборот, подождал, пока холод проберет меня. Ощущение было такое, будто я плыву на паруснике против сильного встречного ветра. Выглянул на улицу, посмотрел на сад. Мороз может в любую минуту прекратиться, и тогда ледяной куб безумия, в который вмерз я, растает и я полечу вниз. От этого ощущения мне сделалось тошно.
— Дорогой! — сказала Лелия, входя в комнату. — Я не думала, что ты уже дома.
Она опустила глаза.
Мы обнялись. Было видно, что она устала. По-настоящему устала. От выражения святой девы уже не осталось и следа.
— Сядь, — сказал я. — Как ты?
— Нормально, — коротко ответила она. Наши глаза встретились. Ее взгляд говорил о том, что она знает. Меня охватила паника. Но и я знал Лелию. Она все держала в себе, моя Клеопатра. Иногда мне казалось, что она даже лучше, чем моя мать и ее друзья, прошедшие войну, умела переносить плохие новости. Но в таком-то деле она наверняка не стала бы сдерживаться, накинулась бы на меня с криками, начала бы плакать.
В какой-то миг я даже настолько растерялся, что чуть было не сказал: «Слушай, давай все это обсудим». Слова уже сложились в голове в предложение. Как легко было произнести его вслух! Я уже видел, как обниму ее, прижму к груди, склоню голову ей на плечо, признаюсь во всем, после этого обязательно будут слезы, крики, ссора.
Она снова подняла на меня глаза. Боли в них уже не было. «Мадонна в скалах» исчезла. Мы слишком хорошо знали друг друга. В какую-то секунду мне пришла в голову мысль признаться во всем просто так, поддавшись безрассудству, взять и швырнуть гранату в наши отношения, чтобы посмотреть на интересный взрыв. К тому же я уже не мог держать в себе отвратительное напряжение, с которым я жил последнее время. Но я промолчал.
— Четырнадцатого у МакДары день рождения, — напомнила она.
— Четырнадцатого? — в нерешительности произнес я. — Ах да, точно.
Немного помолчали.
— И у нее будет юбилей, — сказала она, показав на свой живот. — В пятницу.
— Ну конечно, — сказал я, наклонился, поцеловал ее в живот и на несколько секунд остался в таком положении. Когда распрямился, в голове гудело от чувства вины.
— А потом… весна. Потом июнь, — как-то невпопад сказал я. О свадьбе никто из нас не упоминал.
Она кивнула.
— Июнь, двадцать шестое, — добавил я.