— Но она ведь так напряженно работала, — сказала я, дрожа всем телом. Напряжение в животе начало спадать. Я попыталась дышать спокойнее.
— Да знаю я, знаю. Она была прекрасным врачом и работала на износ. Но у нее одно другому не мешало. Хотя потом выяснилось, что все-таки мешало… Люди стали замечать. Кроме вина, она ничего не любила. Красное, марочное. О эти чертовы виноградники! Эти долбаные виноградники моего сбежавшего папочки… Но потом (кто бы мог подумать!) оказалось, что она любит не только приложиться к бутылке, оказывается, она еще души не чаяла в ребенке. Она любила этого младенца до безумия, хотя ходила как в тумане.
— Ты сама сейчас говоришь, как безумная, — сказала я.
— Замолчи! — выкрикнула Сильвия.
— Вот видишь, — отшатнулась я.
— А как бы ты разговаривала на моем месте? — успокоилась она и погладила меня по ноге.
— Тебе пришлось нелегко, — заметила я.
— Я хотела, чтобы у меня было то, что есть у тебя, — она обняла меня и прижала к себе.
Какое-то время мы лежали, обнявшись, и ее запах по-прежнему казался мне восхитительным.
— Я всегда хотела, чтобы у меня было то, что есть у тебя, — наконец вновь заговорила она. Ее теплое дыхание коснулось моей груди у шеи.
— Что?
— Мне всегда хотелось, чтобы ты поделилась со мной.
Улыбнувшись, я пожала плечами.
— У меня не было отца, брата и сестры тоже не было. Я была толстой. И денег у нас не хватало. К тому же я была несговорчивой и упрямой.
— Но, по крайней мере, для отца ты была желанным ребенком. Моя мать любила тебя больше, чем меня, это и понятно, потому что ты была офигенно очаровательной. Твоя кожа, твой ум, то, как ты говорила по-французски. Ты…
— Что?
— Все. Дом. Внешний вид, и все такое. Все у тебя было. Теперь пропустим некоторое количество лет, и вот уже… наша прекрасная Лелия обзавелась и мужиком, и ребенком.
— Перестань, — я оттолкнула ее от себя. Встала и начала ходить по комнате.
— А что было у меня? — она поймала меня за руку.
— Не знаю, — сказала я, не сбавляя хода. Движение принесло облегчение. Мне показалось, что ребенок оказался зажатым где-то в нижней части живота.
— Нет.
— Ты мне не рассказывала. И не рассказываешь.
— Нет, — повторила она.
— Я не знаю, как ты жила после того, ты никогда…
— Это потому, что ты не захотела этого узнать. Так же как не захотела узнать многих других вещей.
— Прошу тебя, Сильвия.
— Я могу напомнить тебе, чем мы занимались в ту последнюю ночь. Помнишь, за кем мы должны были присматривать?
Младенец. Я часто вспоминала его. Сестра Мазарини, совсем крошечная. Более очаровательного, милого и красивого ребенка я не видела. Это было само очарование. От нее пахло теплым молоком и горячим хлебом. Она держала ручки у головки, как плюшевый мишка. Мы с Софи-Элен часто спускались вниз, не в силах удержаться, чтобы лишний раз не посмотреть на это совершенство в уменьшенном масштабе. Хмурая врачиха превратилась в любящую мать с прилизанными волосами и мягким лицом. В ней уже было не узнать мать Мазарини.