Я нажал кнопку звонка. Ничего не произошло. Сердитая барабанная дробь сердца оглушала меня. До меня вдруг дошло, что все нормальные люди в такое время еще спят. Но я должен был увидеть Лелию. Позвонил еще раз.
Через какое-то время в домофоне раздался электрический треск и старческий голос произнес:
— Слушаю?
— Лелия дома? — спросил я.
Непонятно что делающий в любовном гнездышке Лелии пенсионер посопел и произнес:
— Сейчас она спустится.
Его слова сопровождались электронными потрескиваниями.
Я стал ждать, не зная, что и думать. Позвонил еще раз. Утренний свет только начинал рассеивать ночной мрак, птичьи голоса звучали удивительно громко и отчетливо в преддверии того благословенного момента, когда я снова увижу Лелию. Я попытался рассмотреть что-нибудь сквозь проволочную сетку, которой было затянуто окно на массивной двери, и, пока я всматривался, открылась дверь лифта.
Это была она, помятая, осунувшаяся, почти не одетая.
— Лелия! — закричал я и стал барабанить по стеклу. — Лелия!
В свете флуоресцентных ламп было видно, что ей плохо. Она часто и тяжело дышала, стонала. Ее вел под руку маленький сухой старик в пижаме. Она согнулась и стала опускаться на пол. Пенсионер встал на колени и неуклюже попытался поддержать ее за плечи, за что я всегда ему буду благодарен. Я снова стал звать ее. Пошатываясь, она подошла к двери.
— Милая, — захрипел я, когда она упала мне на руки. — Черт! Господи!
— Ричард, — простонала она. — Рич…
Договорить ей помешали слезы. Рот ее приоткрылся, и она стала сползать вниз.
— Это ребенок? — спросил я.
— Тебя так долго не было.
— Она мне только что сказала. Господи, — воскликнул я, целуя ее в шею, прижимая крепче к себе, целуя мокрое лицо, ухо, чувствуя себя на седьмом небе от счастья, хоть и понимая, какую муку ей в ту секунду доставлял ребенок. — Я ее муж, — сказал я старику, который стоял, совершенно сбитый с толку, и смотрел на нас. — Спасибо, — добавил я и хлопнул его по плечу, потом схватил его руку и стал трясти изо всех сил. — Спасибо.
Он кивнул. Бросил последний взгляд на несчастную Лелию, развернулся и, понурив голову, пошел к лифту.
Лелия стонала и старалась удержаться за меня, чтобы не упасть, отчего я сам чуть не терял равновесие. Иногда она на несколько секунд замолкала и даже переставала дышать, и тогда я крепче прижимал ее к себе, начинал разговаривать с ней, машинально гладил ее сильными повторяющимися движениями, на что она отвечала низкими утробными звуками, криками и проклятиями. Из проезжающей мимо уборочной машины выглянул водитель и поехал дальше.