МакДара позвонил мне на рабочий телефон.
— Слушай, тут такое дело, — сказал он.
— Что? — спросил я.
Но вместо ответа он начал скороговоркой давать инструкции кому-то у себя в офисе. В последнее время он переставал быть тем МакДарой, которого я знал. Я представлял себе, как он сидит, небритый или с порезами от бритвы на щеках и подбородке, с распущенным галстуком, за рабочим столом в большом здании из стекла на одной из улиц Сити где-то в миле на восток от меня. Воображение рисовало мне быков и медведей, когда я думал о нем, МакДара был и тем и другим одновременно — «бычий» медведь, рычащий и неповоротливый.
— Можешь встретиться со мной после работы?
— Да, — ответил я. — Только ненадолго.
— Хорошо.
— А что ты опять учудил?
— Ничего.
— Неужели?
— Блин, Ферон, я вообще-то на работе нахожусь.
— Ну тогда хватит по телефону трепаться, — сказал я. — Встретимся часов в семь.
Я положил трубку и заглянул в ежедневник. Посмотрел на часы в компьютере. Странно. Вообще-то мне не хотелось никуда Идти. В тот день мы на работе веселились вовсю: пересылали друг другу по электронной почте порнорассказ про нашего редактора политического раздела, которого все терпеть не могли, и каждый, кто получал письмо, должен был дописать что-то от себя. Время от времени сдавленный смешок слышался из-за мониторов. К тому же я обменивался еще более непристойными вариациями на тему рассказа со своей подругой Софи из редакции отдела передовиц, и вдобавок мне еще предстояло утрясти с редактором содержание спецвыпуска, посвященного Америке.
Мне позвонили с проходной и сообщили, что пришла Сильвия. Пришлось подниматься и идти к ней.
Интересно, откуда она вообще появилась, подумал я, когда увидел спину ее куртки. Мне это было неизвестно. Рен? Я улыбнулся. С него станется. Естественно, Рен со своей женой Вики захотели бы помочь ей так же, как они раскрывали объятия бесчисленным чудакам, оригиналам и другим заблудшим овцам — албанским студентам, неимущим артистам маргинального вида, друзьям каких-то дальних родственников, которые учились в Лондоне и чаще всего оказывались страшными занудами. Вследствие душевной доброты, полного отсутствия социального снобизма и преисполненный чувства благодарности к стране, в которой он обрел жену, работу и счастье, Рен, самый удачливый из аутсайдеров, часто устраивал вечеринки, на которых было много разговоров на ломаном английском и сдержанно-вежливых улыбок. Сильвия, должно быть, приехала на хвосте кого-то из посторонних, чьего-то соседа по комнате или студента-иностранца, и была тут же безоговорочно принята Реном и Вики.