Перед моим окном шествие остановилось. Барабанщики забарабанили в адском ритме, сжимая челюсти от старания и из–за боязни потерять зубы. Потому что звуки падали, как дождь с градом. Знаете, как это бывает? Точно миску камней опрокинули на медный поднос. Но вдруг начальник гренадеров протиснулся сквозь толпу верхом на белом коне. Он приветствовал меня поклоном и вынул из кожаной сумки пергаментный свиток. Затем, откашлявшись, поднялся в стременах. То был пухленький маленький человечек, и он возвышался над солдатами только благодаря коню. Поэтому я его даже не слушала, а лишь следила за конем. А что, если это троянский конь? Животное было невероятных размеров, солдаты могли проходить под ним, как под мостом, но еще интереснее было то, как он умел подмигивать. Начальник выпаливал свою речь единым духом, а копь в это время подмигивал глазом и смертельно скучал. Я не видела в своей жизни людей более умных, чем капитаны, более самоуверенных и блестящих, вот почему я была в таком диком восторге от этого коня! И когда до моего окна донесся великий вопрос, я не знала сразу, что мне ответить, но, немного подумав, закричала «хорошо».
— Хорошо! — закричала я, и вся армия как по команде повернулась в мою сторону, а в особенности их пышущий здоровьем капитан.
Я кинула ему кусок сахару, и он проглотил сахар, хлопая от удовольствия себя по животу.
— Хорошо! — закричала я снова, потому что гораздо лучше одобрять, чем не одобрять, и в каком–то смысле гораздо лучше говорить, чем молчать, дабы кто–нибудь не подумал, что ты лелеешь узурпаторские планы, лучше объявить, что ты согласна, даже если не знаешь точно, о чем идет речь. Проявлять энтузиазм, чтоб тебя не обвинили в пресыщенности, и так далее и тому подобное. И вообще делать так, как все, в конце концов, хорошо и уютно, и не стоит задаваться вопросом: почему твой сосед размахивает руками — из убеждения или просто он видит, что так делаешь ты? А ты делаешь, глядя на другого и так далее, и так без конца.
Я бросила начальнику гренадеров еще кусок сахару и крикнула:
— Хорошо, я поняла!
И все были довольны. Гренадеры продолжали свой прерванный марш, и барабаны гремели, дети прыгали, сбивая ровные гренадерские ряды; они сопровождали процессию, которая направлялась к центральной городской площади. И только женщины задержались у окон, глядя на меня с такой завистью, что даже все пожелтели. Но вот и они скрылись, потому что на башне нашего дома вдруг раздался взрыв. Это взорвался Командор, он лопнул от возмущения среди подзорных труб. Он подстерегал в засаде, а потом разорвался на кусочки, как шар, проткнутый иголкой или подожженный окурком. Он рассеялся в воздухе, подобно пыли, и носился по комнатам, а потом прилип к теплому воску, отложенному для новых свечей. Тонкий удушливый дым потянулся в окно, по мне было некогда смотреть, я слезла со стула и стала собираться. Я едва различала пурпурный след на коврах, которые кто–то развернул перед моим окном.