— Капля, тебе дурно? Можешь выйти.
С тех пор Капле прямо проходу не дают, никак не могут переключиться на что–нибудь другое. Головой–то Яна отлично понимает, насколько это несправедливо — ну не выбирал же он себе эту каплю! — но и сама частенько не может удержаться от смеха. Вот ей, конечно, повезло, что фамилия досталась вполне нейтральная и даже, как уверяют подруги, красивая — далекий польский прапрадед постарался. (По туманным семейным преданиям, граф Любомир Вишневский, сосланный в начале девятнадцатого века в таврийские степи. Только папа не любит об этом вспоминать, отшучивается: «Ну какие из нас графья! Давным–давно всё смешалось, здоровая рабоче–крестьянская кровь». Стоит лишь вспомнить, что они столько лет прожили в малосемейном общежитии — вчетвером в одной комнате, друг у друга на голове, — и сразу же отпадает всякое желание бахвалиться… Лучше об этом призрачном графстве помалкивать.)
Так вот, про фамилию: могло бы и ей не повезти, получила бы в наследство от какого–нибудь запорожского предка кое–что с народным прононсом — к примеру, Дуля или Штанько! Тогда бы и плакала горючими слезами. На эту тему у Янки есть любимый студенческий прикол про армейскую перекличку:
— Рябошапка!
— Я!
— Перебийнос!
— Я!
— Перелезьчерезплетень!
— Я!
— Не фига ж себе хвамилия…
— Я!..
А дальше и того покруче, самые сливки — она как услышала в первый раз, завалилась под стол от смеха:
— Ну, господа новобранцы, теперь армия — ваша мать, а я ваш отец… Шо? Хто сказал, шо хочет быть сиротой?!..
Янка вслух рассмеялась, девочки на секунду прекратили свою болтовню и покосились на нее с подозрением. Сейчас точно кто–нибудь съязвит: «Тихо сам с собою я веду беседу!» Не ляпнули, сдержались. «Пожалуй, надо с ними поговорить, хватит уже Капле ни за что, ни про что страдать! — в порыве великодушия решила Яна. — Повеселились — и хватит, хорош разрабатывать языки…»
Но провести воспитательную беседу на сей раз не пришлось: подскочила Юлька и тоже принялась дергать за волосы, нашла себе куклу!.. «Ну как сговорились сегодня! Пускай отращивают свои и потом делают, что хотят. А то взяли манеру!..» — Янка терпеть не могла, когда кто–то чужой прикасался к голове, даже маме не позволяла, та всегда обижалась. С недавних пор это стало нехорошей традицией: в маршрутках или троллейбусах в «час пик» бойкие пробивные тетки с авоськами восхищались ее волосами сперва устно, без рукоприкладства, но через пару–тройку минут точно так же принимались поглаживать, цокая языком, и трогать на ощупь. Как будто она, Яна, общественная собственность!