А теперь Васька умирал. Кровь, пульсируя, вытекала из него на сарайный мусор, а я не мог её остановить, не знал, как… Васька уже на меня не смотрел. Он закрывал глаза, как будто устал, и ему очень хотелось спать. Нужно бы зажать какой–то сосуд. А где он? Ветеринара бы… У нас тут к человеку скорая только на другой день приезжает… Стоп!.. Гурьевна! Как я сразу о ней не подумал! Через три дома Гурьевна живёт. Она и зубную боль заговаривает, и кровь останавливает, и баб лечит от бесплодия. Но — у людей. А тут — зверушка обыкновенная.
Но раздумывать было некогда. Схватил я Ваську на руки, рану, как мог, рукой зажал, и — к Гурьевне.
Старушка нас будто бы уже поджидала: — Заходите, заходите, Александр Иванович. Да, не разувайтесь, я как раз прибирать собралась. Как ваше здоровье, как Мария Павловна, как мама?..
— Да, ничего, ничего, нормально всё у нас, вот — Васька… Господи! — Вырвалось у старушки. — Это кто же его так? Да вы кладите его, кладите сюда, прямо на лавку.
Чудес не бывает. Чудо — это когда не веришь, а что–то хорошее происходит вопреки. А, когда веришь и переставляются горы, когда от этого зацветает бесплодная смоковница — то в этом нет ничего чудесного. Потому что так должно быть.
Почему–то я верил, что у Гурьевны получится.
Бабушка присела на лавку возле Васьки, положила на него руки и стала читать молитвы. Я краем уха слышал — молитвы наши, человеческие. А и действительно, какие же ещё? Ведь Бог у всех у нас один. И у меня. И у Васьки. И у любой букашки.
Гурьевна перестала шептать. Кровотечение остановилась. Но не потому, что из Васьки она вся вытекла. Он дышал. И чуть шевелил кончиком хвоста.
Целительница промыла рану марганцовкой, сделала перевязку: — Всё, забирайте своего Ваську.
И Васька поправился. Живуч оказался, как кошка и всё на нём зажило, как на собаке.
В один прекрасный день я сказал жене: — Мария! А давай устроим нашему Ваське праздник. Зарежу–ка я самого жирного нашего петушка, покромсаю на куски, и пусть котик покушает! Ведь, если бы не он — погибло бы всё наше куриное поголовье.
Жена оказалась не против. Только посоветовала петушка того всё–таки сварить, чтобы не развивать далее в нашем спасителе каннибальских привычек.
Сказано — сделано. Отварил я в большой кастрюле петушка, переложил его на противень и выставил в таком виде на крыльцо, где Васька уже сидел. Да не один. А с ним, конечно, и Чернушка, и Аксель.
Василий подошёл, обнюхал курятину, удовлетворительно муркнул и сел рядом: — Навались, — мол, — ребята! Я сегодня угощаю!
И ребята не заставили себя ждать. Аксель с Чернушкой так накинулись на ещё тёплое мясное блюдо, как будто у них во рту недели две маковой росинки не было.