Во время концерта старушки в первом ряду обсуждали драматическое сопрано певицы.
– Писчит и писчит, да тонко как… Чисто комариный песнь…
– Поди, голосу мало у ей?
– Выдь-ка, Фадеевна, покажи имям! Ты ж как загудишь, ажно кубыки[14] скочут.
Инструктор помечал в блокноте: «Поменять оперу на фольклор».
Сервантес много чего знал, о чем догадывался вплоть до кукишей за спиной в ответ на его замечания. Успел прозондировать нравы новых подчиненных. Бдительное око примечало все: спекулятивные махинации продавщицы с косметикой, рогатки в карманах бутузов баянистки Риммы Осиповны, охотницу за птицами кошку Фундо на крыше кухни.
Скрепя сердце разрешил он взять в плавание детей и кошку. Не любил уговоров и конфликтов, а тут всей компанией налегли, – понял, что не отстанут. Кошка принадлежала артисту Дмитрию Неустроеву, известному басу профундо и оригиналу номер один. Дмитрий Филиппович в очередной раз вылечился от алкоголизма, но в любой момент мог «развязаться» и что-нибудь отчебучить. Вторым оригиналом был тенор Нарышкин, о рассеянности которого ходили легенды и эпиграмма:
Вышел к зрителям Нарышкин
в пиджаке, но без манишки,
если в ней – наверняка
вышел он без пиджака.
А как-то раз во время загрузки дров потерялась в лесу ведущая Иза Готлиб. Еле дозвались, Сервантес чуть не поседел. Одинокий променад по звериным тропам девушка объяснила просто: «Люблю тайгу». Одна из лучших двуязычных ведущих, Иза была незаменима в гастрольных поездках, но о такой ее «оригинальности» инструктора не предупреждали. Потом Яков Натанович сказал, что ребенком Иза воспитывалась в якутской семье, отсюда и знание языка. Якуты верят в лесных духов, тайги не боятся, и новые места им всегда интересны.
Между прочим, кое-кто предписывал Сервантесу вести особое наблюдение за самим Штейнером: «Ненавязчиво порасспросите доктора об его отношении к политике, о темах бесед с сельской интеллигенцией…» Инструктор беспокоился, зная о привычке Т. Н. Воскобойникова докладывать в соответствующие органы о событиях и людях в пути, кажущихся ему подозрительными в советском обществе. Спорить с лектором было опасно, он считался одним из лучших распространителей политико-этических и научных знаний в несознательной народной среде. Его ораторское искусство оплачивалось в обкомовских штатах.
Косари в островных сенокосных звеньях охотно разбирали бесплатные номера журнала «Агитатор» на всякие нужды, но слушали чтеца без эмоций и не удивлялись суду Линча. Ку-клукс-клан с неграми далеко… солнце высоко… Покос торопил драгоценные рабочие часы. По мере удаления баржи от берега меркла постановочная лекторская улыбка. Т. Н. Воскобойников нудно препирался с уполномоченным Сидоровым, обвиняя того в организационных огрехах. Брюзга страшно надоел спутникам хроническим нытьем и замучил доктора жалобами на колики в прямой кишке. В качестве доказательства нездоровья лектор всюду носил с собой пуховую подушечку и садился на нее, выпятив зад и растопырив руки крыльями, как птица на яйца. Бутузы выводили страдальца из себя. Мальчишки без всякого сочувствия к его мигрени гоняли по барже с «тра-та-та» из игрушечных автоматов. К ужину он выходил из палатки пахнущий валерьянкой, с перевязанной влажным полотенцем головой.