Несмотря на несовершенства речи и артикуляции, побалагурить Распутин любит. Пенсионеры подозревают у него наличие высшего образования, но не спрашивают, почему он стал не тем, кем мог. Тактичные. Он, кажется, и не чувствует разницы между ними и собой. Ну и что, что немыт, небрит и носки над кедами разного цвета. Распутин со всеми ведет себя по-дружески и говорит с легкой снисходительной ноткой. Просвещает меня о ситуации в сферах влияния своего сословия:
– На паперти все схвачено, туда не суйся, бока намнут. В аэропорт не советую, в пятницу облава была, даже из туалетов «наших» вычистили. Лучше в центр – богатых больше, и милиция близко, если что.
«Если что», за мной в качестве охранника и по совместительству исполнителя фотосессии должен выступить редакционный фотограф Саша Назаров. Я храбро думаю, что с сегодняшними собратьями как-нибудь сама столкуюсь, а вот с продавцами или, чего доброго, с милицией придется договариваться Саше.
В мусоре встречаются вещи, пригодные к вторичному использованию.
– Кому свечка? – радуется хозяйственный Распутин почти целой декоративной свече. – Берите, у меня дома есть.
Такая находка любому приятна: в городе участились веерные отключения электроэнергии. На час-полтора лишая горожан лампочки Ильича, энергетическая компания, по всей вероятности, выкраивает гроши на жалованье своему гендиректору с кучей заместителей. У него одного ежемесячная зарплата превышает годовой бюджет среднестатистического поселка (в газетах сравнивали), не считая тринадцатой получки, премий и прочей материальной помощи, всегда животрепещущей у vip-персон.
Но это так, к слову.
Полдень разыгрался не по-осеннему солнечный. Мы с Назаровым выбрались из Дома печати по черному ходу, и нарядный проспект осквернился моим предосудительным вторжением. Саша старается придать приключению уверенности, следя за мной с другой стороны улицы. Магазины отобедали и открылись. По совету Распутина я дерзко направляюсь в ближний гастроном.
Нетвердыми шажками огибаю лужу на асфальте. Ветер лениво гоняет на ее голубом глазу флотилии окурков. На мне лыжная шапка, кусок портьерной ткани вместо шарфа, солнцезащитные очки. Из-под правой линзы подтекает к щеке заживающий синяк с легкой желтизной по краям, нечистая кожа шелушится в морщинах.
Я потом смою эту маску с почтением к искусству художницы, до полной неузнаваемости преобразившей мое лицо с помощью косметики, желатина и дрожжей. Костюм собрала я сама. Обтерханные полы охотничьей куртки хлопают по трепещущим пузырям «спортивок» на коленях, старые ботинки сына зашнурованы проволокой. Представитель рукопротяжной мастерской удался из меня колоритный, в стиле унисекс между котом Базилио и лисой Алисой. На половую принадлежность намекает единственная деталь убранства – дамская сумочка нафталиновых времен. Л. Н. хранила в ней какие-то документы, но стершиеся застежки-поцелуйчики перестали защелкиваться, и сумочка была пожертвована в спутницы фиглярского похода.