Гришка опамятовался, осмотрелся.
Народу много, держат крепко… Понял: смерть пришла!..
Теперь уж ничто не спасет… Озлить разве, чтобы поскорей конец был…
Нет, подожду. Может, в волость пошлют, тогда спасен буду.
Мелькают одна за другой мысли.
Среди деревни у колодца большая луговина, сюда во-олокут.
— Тащи хворосту, разводи костер. Посмотрим, что за птицу поймали!..
Растрепанные спросонку бабы, девки, ребятишки, все тут.
Мальчишки живо соломы да хворосту приволокли, костер раздули…
Пламя вспыхнуло, красным светом облило пойманного.
Красавец молодец… Высокий, стройный; темные волосы над белым лбом кольцами завились, дуги бровей четко выделяются, глаза, как угли горять.
— A! Гришутка Кривозерский!
— Вот какая птица к нам залетела!
Звонкий, жесткий удар по лицу.
Пошатнулся, но устоял. Упаси Боже упасть! Тогда уж смерть, ничто не спасет, — несутся у несчастного мысли.
Тяжелым горячим дыханием обдал его Влас и что есть силы ударил под ложечку. Искры посыпались из глаз. Невольный стон вырвался из груди.
Крепко держат, потому только не упал.
— Православные, опамятуйтесь! Что делаете? Отвечать будете, — прошамкал, пробираясь сквозь толпу, какой-то старик.
— Не замай, дедко, отойди! Самому попадет, — толкнул его в сторону молодой парень.
Повернул старик обратно, поймал внучонка.
— Духом лети на село, тут и трех верст нет. Подымай урядника, старосту. Торопи, пока смертоубийства нет!
Полетел мальчуган, только пятки сверкают.
А в деревне начался беспощадный, страшный самосуд…
Вспомнили все пропажи за много лет, все Гришке теперь приписали, и каждый стремиться ударить.
У Гришутки лица давно нет, кровавая маска какая-то.
Бьют по чем попало… по лицу, по груди, по бокам…
Упал… густой кровью харкает…
Влас из ближайшего тына кол выхватил, за ним вооружились другой, третий! Началась бойня, не приведи Бог! Гриша глухо кричал, стонал, хлюпал, кровью, видно, давился и замолчал…
* * *
С последним вздохом Гриши необъятный покой сошел в душу Потехина; вздох облегчения вырвался из груди, но… недолго продолжалось состояние блаженства; страшное, непреодолимое, глухое раздражение заклокотало в груди. Вот он опять Влас — это его руки без устали бьют тяжелой дубиной неподвижное тело. Ему помогают другие… Долго, сосредоточенно бьют…
Умаялись… остановились… опамятовались… широко расступились…
Неужели помер?!..
Ярко освещенный костром, лежал неподвижный окровавленный человек с сине-багровой вздутой маской вместо лица.
Затихла Пестровка.
Мужики молча, осторожно отступили. Даже любопытные бабы к телу не приблизились… По хатам разбрелись… Притаились…