Бред умирающей о белой женской фигуре, зеленых глазах и черных крыльях!
Вот основа для следствия и сыска!
— Чертовски мало, вернее, ничего, — одновременно подумали Кнопп и Зенин.
Квартира была замкнута изнутри, в конце коридора, на повороте лестницы, всю ночь была открыта дверь в контору, где, как во всех первоклассных отелях, находился дежурный.
Невольно все подумали, что вот настанет день, и полетят по улицам Москвы срочные добавления газет, а телеграф разнесет по всему свету два сенсационнейших убийства, а с ними и рассуждения о бездеятельности московской полиции.
— И сколько помоев польется на мою бедную голову, — подумал Кнопп. — Ведь нет еще ни малейших данных по делу убийства новобрачных Потехиных, а уже на руках убийства при самых загадочных обстоятельствах миллионера Данилова и Перье!
С недоброжелательством, доходящим до ненависти, взглянул он на проскользнувшего в комнату корреспондента «Русского слова», который поспешно щелкал кодаком, делая снимки с умершей, с прилегающих комнат, с балкона и. о дерзость, с растерянных лиц следователя и властей.
В самой гуще леса, куда пролегают только тропинки и нет признака проезжей дороги, стоит старенький, покосившийся домик. Входная дверь его обвисла на ржавых петлях и скрипит и стонет, будя отклик леса, когда ее запирают на ночь. Зеленое стекло подслеповатого оконца так потускнело от времени, что и в яркий день мало пропускает света в убогую хижину. Да в этом свете и не нуждается ее обитательница. С самого раннего утра, почти от рассвета, она уходит с кузовком в лес и пропадает там часто до позднего вечера, собирая таинственные корешки и травы. Есть корешки, за которыми она выходит в самую полночь, да и то не во всякий день.
Наружностью она вполне подходит к своему домику; возраст ее невозможно определить точно; может быть, ей сто, а то и полтораста лет, — говорят окружные крестьяне;
никто из стариков даже не помнит молодой Демьяниху. Всегда глаза ее глядели из глубоких впадин, крючковатый нос спускался над ввалившимся беззубым ртом, спина никогда не выпрямлялась и шагу она не ступала без своей основательной клюки.
В ее походах по лесу сопровождал ее огромный черный кот со злыми зелеными глазами, — в избушке же оставалась лишь сова, целый день мирно дремавшая в углу за печкой. На протянутых жердях сушились травы, распространяя аромат свежего сена. По стенам были развешаны шкуры змей, ящериц и жаб. Все это без слов объясняло профессию обитательницы домика; она с давних пор занималась лечением людей и скота и за хорошую плату продавала приворотные зелья, нагоняла порчу, а при случае ее нашептанная вода незаметно устраняла надоедавшего мужа или ускоряла получение наследства.