— Бабенка-де она молодая, опять же тяжела первень-ким, долго ли ее напугать.
— И что ты, милая! — возразила ей Аграфена. — Нешь можно ведьму окоротить. Она те окоротит, порчу на все село пустит!
— Да уж и пустила, — раздался старушечий голос. — У Демьяна-то почему конь пал? Раздулся сердечный и лопнул.
— В рожь не зашел ли, али в бобы, — благоразумно заметила Дмитриевна.
— Какая те рожь да бобы, — разобиделась подвыпившая старуха.
— А куры почему дохнут? Почнет тебе белым гадить, заскучает и сдохнет. Тож ото ржи по-твоему?
— А курица петухом у Матрены запела. Это почему, по-твоему?
— И свиньи вон зачали дохнуть, тож неведомо с чего, — раздумчиво покачала головой Марья.
Тут оборвалась раздававшаяся издали песня, умолкла гармоника и нестройная толпа парней и девок показалась за селом на опушке леса.
Через четверть часа они были уже у своих хат и клялись и божились, что по лесу ходит черт.
Парни были бывалые; почти все ходили по зимам на заработки в Москву, и все же на двух из них лица не было. Поднялись с бревен мужики, обступили молодежь и начали усовещивать парней.
— Что вы, бабы, что ль? О чертях рассказываете? И так уж от ихних глупостев места нет, ребятишки боятся нос высунуть за околицу; за грибами и не посылай, а теперь на них самый спрос!
— Дядя Ермолай, — заговорил трясущийся с ног до головы самый разбитной изо всех парней — маляр Васютка, — вот те хрест, его, окаянного, видел!
— С пьяных глаз тебе, видать, непутевое привиделось. Где он тебе показался?
— В лесу, дядя Ермолай, не будет и версты отсюда. И не один я, значит, а целой конпашей шли; только я по надобности отделился немного в сторону, в кусточки, да на него прямо и напоролся!
— Окстись, дурной! Какой же он из себя-то?
— Ростом быть не особо велик. Сам черный, а руки, ноги, да рога красным огнем горят; длинный хвост по земле стелется.
— Ну и что ж он тебе?
— Не своим я голосом закричал и давай Бог ноги!
— Назад, значит, как бегли, то его еще Митька видел; на березе сидит, качается!
Гробовое молчание среди мужиков; разахались и разохались бабы.
— Ну, закудахтали, — прикрикнул на них Ермолай. — Никшните, а то добьетесь, что ребятишки в дому не останутся, когда завтра в поле пойдете!
Притихли мужики и бабы… Торопливо запрощались кухарки… Расстроился так хорошо начавшийся праздник.