В медотсеке стоял полумрак, но это было одно из немногих мест на Третьем, где свет не вспыхивал красным. Здесь такое недопустимо. Докторам и без того напряженно живется. Им совсем ни к чему красные мигалки и сирены, когда они по локоть в кишках какого-нибудь парня.
Док усадил меня на диагностический стол.
— Черт. — Я прерывисто вздохнул, наблюдая, как он осторожно отцепляет мои пальцы от своего плеча. — Он был у меня в голове, Док, прямо в голове.
Док погладил меня по волосам большой квадратной ладонью.
— Раштон?
— Чертов Безликий, — прошептал я. В желудке снова заворочалась тошнота. — Я такой трус. Даже не попрощался.
Еще одно бесполезное сожаление. Придется найти способ заглушить его, как и все остальные.
— Уверен, он понимает, — сказал Док.
Искренности его голосу явно не хватало, но это не имело значения. Главное, что от него тишина казалась не такой звенящей.
Я очнулся, почувствовав укол шприца.
— Какого хрена, Док?
Тот свел густые брови.
— Это слабое успокоительное, Брэйди. Поможет тебе уснуть. Хочешь остаться здесь?
Я осмотрелся по сторонам.
— И проснуться оттого, что у какого-нибудь больного среди ночи случится припадок?
— Это было всего один раз, — проворчал Док. — И сейчас и так середина ночи.
— Нет, я пойду — я в порядке.
Вранье, конечно, но мне очень нужны были душ, чистая форма и сигареты. В медотсеке я мог получить только два из трех, а больше всего сейчас мне хотелось покурить.
Док сочувственно хлопнул меня по плечу, отправляя в мигающий красным коридор. Я направился в офицерский отсек, но дверь в нашу с Кэмом комнату оказалась заблокирована в открытом положении. Белье и матрас пропали — видимо, меня выселили, — мой рюкзак лежал на полу, и вокруг него, словно конфетти, валялись презервативы.
Я огляделся поискать, какой урод-приколист бросил их на виду у всех мимо проходящих, но поблизости никого не оказалось. Козлы.
Я собрал резинки и запихнул в рюкзак, стараясь держаться спиной к окну, космосу и огромному кораблю Безликих, пиявкой присосавшегося к внешнему поясу.
В горле саднило, в груди давило, но какой смысл плакать из-за гребаной комнаты. Какая разница, что это была наша с Кэмом комната. Теперь она пустая. И холодная.
Я закинул рюкзак на плечо и побрел к лифту.
Весь мир переливался красным. Я инстинктивно пытался проморгаться. Я как-то видел пилота Ястреба, страдавшего от акселерационного стресса. Он делал то же самое: просто сидел в медотсеке и безостановочно моргал, пытаясь разогнать красную пелену перед глазами от полопавшихся кровеносных сосудов. Когда двери лифта со скрипом разошлись на уровне казарм, я тоже все еще моргал.