Я очень старался напиться.
Сделав глоток Хуперского самогона, я поморщился сначала от вкуса, а потом оттого, что обжег язык, и чуть не заплевал вербовочный плакат, висевший на стене склада. «Вступай в ряды героев и спаси Землю!» Чушь собачья.
Скорее всего на плакатах просто не поместилось: «Вступай в ряды героев и стань гребаным пушечным мясом для пришельцев». Или «Вступай в ряды героев, дай пришельцам тебя похитить, и пусть Безликий кошмар выпотрошит твои мозги такими способами, каких ты даже не можешь себе представить». Ну, вспомните Камерона Раштона.
Мы как раз недавно говорили о нем. Каждый раз о нем. Он был типичной темой для беседы в такие вечера. Шел под номером три в этом довольно коротком гребаном списке.
Сначала мы обсуждали девушек. Не таких, которых видели во плоти, а девушек из журналов, с огромными буферами, пухлыми губами, сонными глазами, с таким видом, будто их всю ночь трахали, а теперь они недовольны оттого, что парень наконец-то вышел. Мы очень много говорили об этих девушках. И само собой это были просто слова. Всех нас призвали в шестнадцать. Кто-то, возможно, дома даже успел переспать с какой-нибудь девчонкой, но мы точно не трахали моделей с картинок, пока у тех глаза в кучку не собирались. Любой, кто заявлял, что спал с такой — просто брехло.
После девушек мы переходили на офицеров — тех, которые на этой неделе нас особенно ненавидели, и на то, что мы, само собой, ничем это не заслужили. А они — просто ублюдки от природы и без нашивок не были бы такими уж крутыми. Один на один мы бы их точно уделали. Хотя это, конечно, тоже только на словах.
Замыкали список Камерон Раштон и Безликие. Невозможно было отделить одно от другого.
— Безликие разберут тебя на частицы, — сказал Хупер, забирая у меня бутылку. — Молекула за молекулой, и ты будешь чувствовать каждый разрез.
Впрочем, Хупер был чокнутым.
Он работал на внешнем поясе, в трубах.
Я ненавидел трубы. Мне не нравилось ощущать, что от асфиксии меня отделяет лишь маленькая шлюзовая камера. Трубами называли тоннели, ведущие из ангаров на внешнем поясе прямо в черноту. Из труб выпускали Ястребов.
Я бы вообще не совался на внешний пояс, если бы мог. Я предпочитал держаться на внутреннем, поближе к ядру. Вообще-то, вряд ли в ядре было много безопаснее, но я себя чувствовал гораздо спокойнее. В трубах мне казалось, что я начинаю задыхаться.
— Это невозможно, — фыркнул Чезари.
— Неправда. Это нанотехнологии! — Хупер был техником, так что, вполне возможно, знал о чем говорит. Но того факта, что он псих, это не отменяло. Частично оттого, что полжизни он провел, дыша растворителями и выхлопными газами, а частично — потому, что готовил самогон с помощью газоочистителей, но Хупер был гораздо более не в себе, чем все мы вместе взятые. Он пробыл на станции куда дольше. Хупер отслужил уже восемь лет из десяти обязательных, а восемь лет в консервной банке без женщин — это очень долго.
