Ее матерью была никакая не проститутка, а некая Марина Колышкина, одна из жен Оболдуева, тоже, как я сумел понять, к тому времени пропавшая без вести. Лиза носила ее фамилию (не приведи Господь прослыть Оболдуевой!). Матушка ее, пока была жива, работала врачом в районной поликлинике, и Леонид Фомич высмотрел ее прямо на улице из окна лимузина… Все, точка. Дальше в своем рассказе на эту тему Лиза не пошла. Она и во многих других местах обрывала себя на середине, на полуфразе, будто споткнувшись. При этом взглядывала на меня с испугом, словно спрашивая: я глупая, да? С первых минут я испытывал чувство, что тут какой–то обман, какая–то мистификация: не могло это простодушное создание быть дочерью Оболдуя, одного из отвязных властителей нации.
О нем мы тоже поговорили. Лиза заметила с задумчивым и отстраненным видом, что ее отец сложный человек, но, в сущности, добрый и безобидный. Всем верит, а его частенько обманывают, водят за нос. Услышав такое, я закурил восьмую сигарету, и Лиза обеспокоенно заметила:
— Вы много курите, Виктор Николаевич. Это ведь не полезно.
— Я знаю, — ответил я. — Организм требует. Он у меня сожжен табаком и алкоголем.
Я обнаружил, что изо всех сил стараюсь произвести впечатление остроумца и, если удавалось вызвать на лице ее вежливую улыбку, готов был прыгать от радости. Про то, какую книгу я должен состряпать, Лиза сказал так:
— Если бы я обладала хоть капелькой вашего таланта, Виктор Николаевич, то написала бы об отце не сухое документальное произведение, а настоящий роман. Его жизнь дает массу материала. Ведь если вдуматься, в ней, как в зеркале, отразился весь наш век, со всеми его страстями, победами и поражениями.
Если вдуматься, согласился я про себя, в этой мысли почти нет преувеличения.
Из грота Лиза повела меня на конюшню, где в стойлах били копытами два гнедых ахалтекинца и могучий рысак–тяжеловес. Лиза дала мне сахарку, чтобы я угостил лошадей. Я это сделал не без душевного трепета. В лошадях я не разбирался (хотя был период, когда носил денежки на ипподром), но глядя на этих грозных, большеглазых, похожих на испуганных детей представителей породы, понял сразу, что они стоят целое состояние и вообще с ними лучше не связываться.
Еще Лиза познакомила меня с собаками. Сперва с огромным мраморным догом, как раз вышедшим на крыльцо подышать и оглядывавшимся с брезгливым выражением хозяина, которому надоело все на свете и в первую очередь незнакомые людишки, пытающиеся набиться к нему в приятели. Дога звали Каро. Лизе он учтиво поклонился, вильнув хвостом, а в меня, по–моему, плюнул. Но не укусил, и за это спасибо. Потом на псарне меня облаяли две овчарки и свирепый будь, который при моем появлении сделал ужасную попытку перегрызть массивную железную цепь, на которой сидел. От злобы чуть не упал в обморок, как мне показалось. Лиза сказала смущенно: