— Об этом не стоит говорить. Справитесь.
— Пожалуй, разумнее отказаться. Вряд ли я достоин того, чтобы…
— Не откажетесь, Виктор Николаевич. — Он алчно нацелился вилкой на ломоть бледно–розовой семги. — Вы же не враг себе, верно? Торопить никто не будет. Полгода, год — сколько понадобится. Естественно, какое–то время уйдет на адаптацию. Войдете в семью. У вас будут помощники. Все что угодно. Возможно, Леонид Фомич сочтет нужным посвятить вас в свой бизнес… Условия такие: пять тысяч долларов ежемесячно и сто тысяч гонорар по окончании работы.
— Сколько?
— Сумма не окончательная. — Соблазнитель улыбался, точно шулер, скинувший из рукава козырного туза. Я почувствовал, что бледнею. Гонорар в сто тысяч долларов не
умещался в сознании. Я даже не спросил себя, зачем мне такие деньжищи? Куда их спрячешь? Как пропьешь? Впоследствии не раз вспоминал эту минуту, роковым образом изменившую мою жизнь.
— Конечно, это большие деньги, но…
— Никаких «но», Виктор Николаевич, никаких «но». Удача, как красивая женщина, не любит, когда ею пренебрегают. И мстит порой жестоко. — Он обтер замасленные толстые губы салфеткой с алой эмблемой «Орфея», достал из кармана мобильник и, глядя мне в глаза, но как бы и в разные стороны, набрал какой–то номер. В ту же секунду на его лице возникла улыбка, обозначавшая: ваше высочество, я здесь!
— Леонид Фомич, извините, что беспокою… Да, все как уговорено, писатель со мной… Разумеется, счастлив, еще не совсем пришел в себя… Конечно, конечно… Через полчаса будем у вас… Нет, никаких сомнений… Слушаюсь, Леонид Фомич.
Окончив разговор, взглянул на меня победно, но, как мне почудилось, с оттенком сочувствия.
— Что ж, Виктор Николаевич, теперь все зависит только от вас.
Трудно описать первое впечатление от знакомства с знаменитым магнатом, вершителем судеб. Человек будущего. Добрый дядюшка, примеривающийся, как ловчее разрезать именинный пирог. Внешность: ушастый, блеклые глаза навыкате, словно после нервического припадка, взъерошенный, с корявым туловищем, затянутым в костюм стоимостью, наверное, не меньше двух–трех тысяч баксов. Благообразный, основательный, расчетливый в каждом жесте, улыбке, слове. Аудиенция заняла не больше пяти минут. Разговор происходил в кабинете. Из обстановки поразили меня не столько роскошная офисная мебель и телевизор во всю стену (нагляделись в магазинах и в кино, нагляделись, слава демократии!), сколько картины на стенах, принадлежащие, без сомнения, гениальному художнику–параноику — все в багряно–лилово–синих кричащих тонах и все с кровью, — где рука, где голова с выколотыми глазами, а где и сизые кишки, вываленные на синюю травку. При беседе присутствовал юрист Верещагин, прямо с порога ставший ниже ростом на голову. На его щеках цвела новая смиренная улыбка: хочешь дать оплеуху, хозяин, пожалуйста, я готов.