Ствол ружья взметнулся вверх.
— Не подходи, я выстрелю!
Когда он говорил, ей видны были его отвратительные щербатые зубы. Плащ был явно велик ему, а толщина указывала на наличие внутренних потайных карманов.
— Я просто хочу помочь тебе! — еще настойчивее повторила Мередит.
Лицо Кевина скривилось в глумливой усмешке.
— Никто никогда мне не помогал.
— Мы понимаем, что ты очень расстроен отцовской…
— Он не был моим отцом! — он выкрикнул эти слова с неожиданной силой. Ствол ружья снова дернулся, качнулся взад-вперед и, слава Богу, снова уставился в землю. Она поняла, что Кевин на мгновение забыл, что у него в руках оружие.
Но она была заинтригована его словами.
— Не твой отец? Извини, мне сказали, что Эрни был твоим папой.
— У меня никогда не было папы, я не знаю, кто он. Мы с моей мамой были вместе, когда она переехала к Эрни. Он мне сам об этом сказал. Повторял и повторял, черт его возьми, до самой своей смерти: ты ублюдок, и никто не знает чей. Вот, что он мне всегда говорил: ты — то, что она привезла с собой и бросила, когда уехала!
Он выкрикивал последние слова, и в его голосе было столько сердечной муки, словно все страдания и отчаяние, копившиеся годами в душе заброшенного ребенка, вдруг выплеснулись наружу, и Мередит непроизвольно подалась вперед, протягивая руки, чтобы утешить его.
Кевин сейчас же отступил назад и закричал:
— Стой на месте!
— Я стою, Кевин. Опусти ружье.
Он хитро и криво оскалился.
— Нет уж, сейчас я хозяин, верно? Я приказываю, а ты делаешь, что я хочу. Я никогда раньше не был хозяином, был только помощником у Берри. Эрни обращался со мной как с грязью: гонял меня по всему дому без всякой на то причины, просто так, за здорово живешь, а все потому, что я ему не нравился, но зато ему нравилось издеваться надо мной, а она никогда не мешала ему это делать, пока была с нами, а потом она уехала, — Кевин насупился. — Некоторые люди выбрасывают старую одежду и ненужные вещи — она бросила меня. Она была настоящей дрянью, да все они такие, все они обращались со мной, как с мусором.
— Мне очень жаль… — это звучало глупо, но что она могла еще сказать?
— Эрни бил меня и издевался до самого конца, — Кевину было на что жаловаться, и теперь он хотел выговориться. — Я всегда ходил в синяках, но никто ничего не делал, никто не забрал меня у него.
Щербатые зубы, дело рук Эрни, блеснули, когда рот Кевина снова скривился в усмешке.
— Многие знали, но никто ничего не сделал. Были такие, кто мог бы мне помочь, но никто из них просто не захотел этого сделать. Старая мама Картер — она могла. Любит благотворительность, правда? Ходит, собирает пожертвования для церкви, но ничего не сделала для меня. Или тот ветеринар. Сидел в своем огромном доме с большой машиной… Он знал, но никогда ничем не помог. А тот засранец Кромби, он хуже всех. Раз увидел со своего двора, как Эрни меня бил — и засмеялся, вот что он сделал. Он смеялся.