Мамаева оказалась по-европейски точной – Елена Васильевна еле успела собраться (взяла с собой бутерброды – вдруг дети проголодаются – и старый термос, из которого почему-то пахло сушеными грибами, пока она не налила туда крепкий чай с сахаром), как под окном появился обещанный автомобиль. Кем бы ни была щедрая подруга Мамаевой, религиозные взгляды у неё были на редкость широкие – на панельке рядом с радио крепилась православная иконка, с зеркала свисал на шнурке «глаз Фатимы», а в отделении для стаканчиков, куда Елена Васильевна по чистой случайности сунула ладонь, обнаружилась фигурка Будды. Мамаева пристегнулась – и они помчались через весь город. Елена Васильевна еле успевала рассказывать о том, как изменился Екатеринбург – стоило ей показать за окном приметное здание, как оно тут же скрывалось из виду: водила Мамаева совершенно не по-европейски: гнала так, будто скрывалась от преступников.
Между улицей Ухтомской, где обитал Семён и кладбищем располагался сравнительно новый торговый центр под названием «Радуга». На фоне чёрных сосен погоста истошно-яркие цвета этого здания выглядели так абсурдно, что Мамаева поморщилась, как будто налетела на это зрелище не взглядом, а глазом.
Небо сегодня было тяжелым и ноздревато-серым, как бетон. Елена Васильевна не сомневалась в том, что у неё подскочило давление, кровь отливала от одной щеки и приливала к другой. Экуменистическая машина, управляемая железной рукой Мамаевой, с трудом передвигалась в плотном потоке «ашанцев» – любителей выгадать несколько сотен рублей в известном продуктовом магазине, где бабушки с тележками привидениями бродят от полки к полке… Водители-«ашанцы» оставляли кладбище по левую руку, держа курс на другой торговый центр, осенявший район немеркнущим светом ламп дневного освещения. «МЕГА», «ИКЕА», «ОБИ» и «АШАН» – то были имена новых свердловских богов, конкурировать с которыми могли только лишь обладатели поистине радужного оптимизма.
Мамаева въехала на парковку кладбища, и не без шика затормозила прямо напротив лавочки, торговавшей искусственными цветами. Всё, что природа создавала с деликатностью и вкусом, пародировалось здесь без тени жалости: раздирающе-красные розы и ядовито-синие колокольчики продавались поштучно, а безымянная цветочная мелочь шла пучками, как зелень. Похоронные венки напоминали щиты средневековых рыцарей. К ногам Елены Васильевны подбежало целое собачье семейство, учуявшее бутерброды, а от ворот махал рукой Семён, приодетый в новое пальто: заезжайте сюда, я договорился с мужиками! Мамаева снова села за руль, и ворота, действительно, открылись – за машиной следил один из местных пожилых работников, обладатель таких ярко-синих глаз, какие редко сохраняются у стариков. Глаза, как и чернила, и чувства, со временем выцветают – но этому человеку, возможно, в порядке исключения или как награда за страдания, досталась вечная материя. Елена Васильевна встретилась взглядом с этой небесной синевой и подумала – хорошо бы он смотрел на меня вечно. И ещё она подумала, что человек с такими глазами не может стать преступником – эту примету не спрячешь.