Ей было очень тяжело его обманывать – потому что он ей сразу понравился. Да, действительно, невысокий, но когда это сорокалетних женщин волновали такие мелочи? Ну не будет Алия носить каблуки, подумаешь. Зато глаза у него красивые, к тому же, умный, с интересной работой, и – Лидия клялась, – почти не пьёт.
Невозможно стыдно было врать такому человеку. Алия чуть не сбежала – но потом всё же взяла себя в руки, и показала ему репродукцию.
Даже Лидия, опытный кукловод, не могла угадать такой реакции. Михаил буквально заболел «Лолоттой», Алия поневоле начала ему подыгрывать – и доигралась до того, что теперь ходит по Парижу и пытается вызвать у себя настоящие воспоминания. Призвать к ответу не придуманную потаскушку из предместья, а настоящую Лолотту, которая ходила по улицам Парижа сто лет назад и вполне могла быть прапрапрабабушкой Алии. Потому что все люди друг другу – не братья, а бабушки и внуки, и значит, она почти не соврала…
Алия уже свернула к улице Гранд-Шомьер, как вдруг увидела перед собой почтовое отделение и вспомнила, что так и не послала Михаилу открытку.
28
Итальянским родственникам Модильяни сразу же сообщили о его смерти, но приехать на похороны никто не смог – Италия всё еще воевала, и пересечь границы не дозволялось даже по самой уважительной из причин. Похороны пришлось оплачивать вскладчину – Мойше Кислинг организовал сбор средств, и получилось не как-нибудь, а по высшему разряду. Попрощаться с Моди пришло больше тысячи человек, а в похоронные дроги впрягли четвёрку вороных. Были Жакоб, Сутин, Бранкузи, Дерен, Леже, Валадон и Утрилло, Вламинк, Фуджита, в общем – весь цвет двух холмов, Парнасского и Мученического.
В тот же самый день хоронили и Жанну – на скромненьком кладбище Баньё. Родители даже после смерти дочери не разрешали ей быть с Модильяни – в конце концов, кто, как не он, стал причиной её самоубийства?
– То, что он сделал с собой, то же самоубийство, просто растянутое во времени, – сказал какой-то мужчина в спину Константину Бранкузи, когда кортеж свернул к Пер-Лашез. Бранкузи повернулся, чтобы в упор расстрелять взглядом умника, но отвлёкся на двух женщин – одна из них, кажется позировала Модильяни. Хорошенькая, пухлая, и глазки живые, яркие.
Лолотта кивнула взъерошенному бородачу и взяла под руку Сюзон.
Сегодня она впервые очутилась на левом берегу!
Оказалось, не так уж это и далеко – поезд метро, завывая, как бес в преисподней, провез Лолотту и Сюзон под землей и водой, доставив прямиком к воротам клиники Шарите.
Мсье Модильяни провожала целая уйма людей, но Лолотта узнала немногих. Вот мелькнул пьяный Утрилло, которого крепко держала под локоть мамаша Валадон, вот ей кивнул – явно из вежливости – Фуджита, а вот и бледное лицо мсье Луи. Лолотта не знала, что сегодня, в день похорон Модильяни, в галерее мсье Луи выставлено двадцать работ художника – в том числе «Женщина в ожерелье. Лолотта». Пока гроб везли в дальний угол кладбища на правом берегу, в галерее на левом вокруг портрета ходил кругами высокий молодой американец – и, решившись, попросил продавца оставить для него эту картину. Он заберет её завтра.