Попросила сына не сидеть долго за компьютером, и покормить кота. Кот истошно вопил: «Мао! Мао!», как будто призывая дух Великого Кормчего, заплетал в ногах пушистые восьмёрки. Удивительно, как быстро всё важное становится неважным, близкое – далеким, чужое – родным, и наоборот. Давным-давно с ней происходило что-то похожее – она была влюблена, и всех, кто попадался под руку, решительно отбрасывала в сторону. Бабушку, которая жаловалась, что ей снова продали кефир не той жирности, папу, законно обиженному на многодневное молчание, подруг, задвинутых в самый дальний угол – никого не видела, ничего не слышала, молча неслась за счастьем.
Один из самых интересных вопросов в жизни – меняются люди со временем, или остаются прежними?
В юности она считала, что не меняются – пока сама не воплотилась однажды в иной женщине. Бог с ним, с телом, – но и то, что составляло её душу, изменилось вдруг самым неожиданным образом. Двадцать лет назад она была старше, наглее и мудрее, чем теперь. И ничего не боялась. А сейчас стала робкой, опасливой, болезненно застенчивой. Молодые люди смелее стариков, потому что ещё не знают настоящего страха: такой приходит только вместе с опытом…
Гуляли недолго – даже такой элитный дом, как «Париж», стоит на бывших болотах, и комары здесь проживают породистые, вдумчивые, с семиэтажной родословной. Комары-то и загнали их в новую квартиру Григория, где даже лечь было негде – но когда и кому это мешало?
В полночь она вспомнила про сына – звук на телефоне был отключен, десять пропущенных.
– Прости меня, пожалуйста! – закричала в трубку.
– Я бабушке звонил… они переживают, деду сердце прихватило. Мы в милицию хотели… Где ты, мам?..
Сын мысленно подсунул ей голову под руку – чтобы погладила. Рядом кот истошно орал своё «Мао! Мао!» Дух Великого Кормчего, и тот пожурил бы – позвонить-то всегда можно, или нет?
Оказалось – или нет. Григорий стёр все следы прежней жизни, приметы догригорианского календаря. Ничего у тебя не было до меня – и, забыл сказать, после меня тоже не будет.
Марине Мариной она потом открылась, конечно. И с сыном – познакомила, когда прошло целых полгода, но Григорий почему-то никуда не исчез, хотя должен был по всем законам исчезнуть, как те чудесные сны, что запоминаются в деталях, истаивая на рассвете. А Григорий остался – хотя втиснуть эти свидания в его ежедневник, до отказа набитый делами, было не передать как сложно, ведь с недавних пор человек обязан не только много работать, но ещё и много рассказывать о том, как он работает. И всё же они встречались каждую неделю – жаль, что сыну Григорий не понравился решительно. Как те белые ботинки, которые она купила два года назад, надеясь,