А так – были бы «тити-мити» (на этом слове мама Наташа растирала воздух щепотью, и все понимали, что речь идёт о деньгах).
Малышка Изида была так очарована своим новым семейством, что радостно откликалась на любые предложения – бегать по магазинам, сидеть в кафе, да что угодно – лишь бы с вами вместе!
До той поры Изида знала другую свою бабушку, вечно всем недовольную и похожую на тираннозавра из любимой книги (Изида обожала динозавров, и пугающе точно выговаривала названия «трицератопс» и «постозух»). Та бабушка была грузная, с длинной шеей и маленькой головой – она почему-то звала «Изиду» не по имени, а просто девкой, и вообще ничем не напоминала быструю, маленькую, сухонькую Наташу. Эта восхитительная новая бабушка сразу же объяснила Изиде, что та походит на своего дедушку (уже, к сожалению, ушедшего из жизни) как две капли воды. Вот разве только бороды нет, и лысины! (Минус две капли).
– Но ведь это хорошо, что у меня их нет? – аккуратно заметила Изида. Жизнь с нервным папой и бабушкой-динозавром научила её осторожности.
Маруся рассмеялась, и тут же осторожно взглянула на мать – а ей-то смешно? Может, было правильнее промолчать?
Но Виктория тоже улыбнулась – ей нравилась смешная девочка с тяжёлым, не по росту и не по возрасту, именем. Лохматые косички, а глаза – тёмные, чернильные. Были раньше такие чернила – фиолетовые, теперь из моды вышли.
Марусины глаза – почти такого же оттенка, но не блестят, никогда не блестят.
До посадки – больше часа. Сидели в кафе. Официантка с плохо скрываемым злорадством перечисляла, каких именно пирожных и напитков сегодня нет. Пили горьковатый, с привкусом таблеток «чай с чабрецом». Маруся рассказывала очередную историю без начала и конца, обижаясь, что мама не слушает её всерьёз – и лелея свою обиду, как подбитого птенчика, который всё равно не выживет.
Виктория в уме составляла из названия «Шоколадница» как можно больше разных слов: она делала это всегда, лишь только в поле зрения появлялись мало-мальски длинные существительные. Никто не догадывался о том, что Виктория ведёт в голове бесконечную партию – играет и за себя, и за несуществующего партнера. Внешне всё выглядело прилично – дама в костюмчике пьёт горький чай в компании взрослой дочери.
Кол. Шок. Лад. Шоколад. Лодка. Шлица. Код. Док. Кода. Шлак. Лак. Ландо. Кал. Клад. Клин. Клише… Чёрт, здесь нет буквы «е». Школа. Дно. Шина. Кино. Лик. Кило. Шило. Шик. Длина. Кадило. Лицо.
Лицо Маруси напротив – вечно ожидающее, влюблённое. Виктория готова порвать шлицу на юбке, сесть в пролитый лак для ногтей, вступить, как в клише, в кило собачьего кала, испытать шок и сесть на кол, потерять клад, проколоть шину, снова начать ходить в школу, и никогда – в кино, получить по лицу кадилом, и так далее – лишь бы дочь смотрела такими глазами на кого-нибудь другого. Пусть это будет молодой мужчина, да если и женщина – ничего страшного! Принципы Виктории с годами растянулись, как резинка на старых пижамных штанах. Она давно ничего не ждёт от Маруси – карьерные подвиги, внуки, несказанная красота, творческий успех, все эти ожидания остались в таком далеком прошлом, что даже и вспоминать не хочется. Лежат себе где-то, тлеют, сливаются с пейзажем и создают питательный слой для новых надежд других людей.