Хоуп была непреклонна, заявив, что мы проведем ночь в больнице, и я не смог ей отказать. Это означало, что Хоуп заняла вторую кровать в палате, а я снова был отправлен на кресло. То ли из-за неудобного положения, то ли из-за огненной бури мыслей в голове, но я не мог спать. Хоуп была в полной отключке от усталости. Я встал и прошелся по тускло освещенной палате. В тени, в углу, прямо между двумя окнами, я заметил темные очертания футляра с дедушкиной гитарой. Я навсегда избавился от этой вещи. Но почему-то в ту ночь мысль о том, чтобы взять Карла или, по крайней мере просто взглянуть на него, не показалась мне такой уж предосудительной.
С какой-то медлительной нерешительностью я направился в угол палаты, схватил футляр за ручку и вернулся с ним к креслу. Садясь, я включил у себя над головой небольшой светильник для чтения и положил футляр к себе на колени. Последний раз я открывал его за несколько месяцев до аварии. Это было поздно ночью перед поездкой в командировку, когда я уехал из дома на две недели. Анна упросила тогда поиграть перед отъездом, и я сделал ей одолжение, сыграв одну коротенькую песню перед тем, как мы оба легли спать.
Медленно, один за другим, я открыл металлические защелки, которые закрывали футляр. Больше всего меня тревожило то, что ждало внутри. Каждый раз, когда я смотрел на футляр в течение последнего месяца, я знал, что меня ждет там – запечатанная в розовый конверт и подсунутая под струны записка. Впервые за все годы брака я не был уверен, что хочу прочитать то, что жена написала. Мне казалось несправедливым, что последние слова, которые я услышу от нее, были написаны за несколько месяцев до ее трагической кончины.
Дрожащими руками я поднял крышку. Глаза неохотно продвигались вверх по грифу гитары к тому месту, где я знал, что меня будет ждать записка, аккуратно вплетенная в струны. Когда взгляд дошел до колков, я замер. Никакой записки не было. Я не знал, то ли радоваться, что не придется читать ее последнюю записку, то ли огорчаться, что Анна впервые оплошала.
Я пробежался ладонью вдоль гладкой поверхности древесины, потом спустил на пол футляр, вынимая из него Карла. Я просто хотел попробовать, какое ощущение он вызовет у меня в руках. Но когда я вытаскивал инструмент, я услышал слабый приглушенный стук внутри его полого тела. Когда я перевернул гитару вниз струнами и потряс, мне на колени выпали два розовых конверта. Я снова замер. Прежде я никогда не получал две записки сразу.
– Что ты делаешь, Анна? – прошептал я вслух. – Одна записка… такой был уговор.