Быстра.
Хитра.
И опасна дюже.
Вот и увидела, что бег Архип Полуэктович быстро, куда там Елисею угнаться. Да ноги ставил так, что ни одна лужица не то, что не плюснула — рябью не пошла. И парасолю не убрал. Так и держал над головою…
— Ироды, — молвил он, нас завидевши. — Что ж вы творите-то?
И парасолью Еську по плечах переехал. А тая с этакого неуважительного отношения взяла и развалилась. Плечи-то Еськины широки, не одну парасолю выдержать способные.
Архип же Полуэктович вовсе опечалился.
Оно и понятно. Ему этая парасоля, может, сердечно дорога была. Но покрутил ручку хитровывернутую, плюнул на нее и вновь в ямину бросил.
Уж не ведаю, то ли слюна у него особая какая, то ли слово знал он заветное, но внове загудело.
Поднялося пламя белое до самых небес. Стало столпом и стояло, пока Архип Полуэктович разглядывал. А он ажно залюбовался.
— Ироды… как есть ироды… не жалеете вы бедного старика?
Еська потупился. Кирей и вовсе отступил, мало ли, что парасоли у наставника другой нету, он и без нее найдет, чем ослушника вразумить.
— Так это… — Ерема подал голос и в стороночку шагнул. — Мы того… не были уверены…
— И проверить решили… ну-ну, — Архип Полуэктович голову задрал.
Пламя буяло.
Земля исходила паром. А я думала, что было б, когда б я, страх превозмогши, на мосточек шагнула. Мнится, тут бы кровь берендеева мне не помогла бы. Остались бы от Зосеньки косточек пару да горсточка пеплу.
— И кто? — Архип Полуэктович обвел нас печальным взглядом. — Додумался?
— Зослава, — Лойко ткнул в меня пальцем.
Мог бы и помолчать.
Припомню я ему, как станет к Станьке свататься… все припомню.
— Зосенька, — голос Архипа Полуэктовича сделался ласковым-ласковым, прям медвяным, отчего сердечко мое екнуло и обвалилось в пятки. — Ходь сюда, Зосенька.
— Зачем?
— Побеседуем…
— Так… мы ж и так… — ходить туда, куда он показывал, я не желала. И не могла. Ноги к грязюке приросли словно.
— И так мы, и этак… и по-всякому… — он сам ко мне шагнул и за ухо ухватил, крутанул так, что из глаз искры сыпанули. — Вразумляешь вас, вразумляешь, а что в итоге?
Я только пискнула, что мыша придушенная.
— А в итоге получается, что головы ваши, как были пустыми, так и остались… — и в другую сторону ухо крутит.
Этак и вовсе открутит!
И кому я, безухая, надобна буду?
— Я… я… я не знала… неспокойно было. И все, — выдавила я, когда Архип Полуэктович ухо выпустил. Пальцами пощупала — целое. Только распухло так, что волосьями не прикроешь.
Хлопцы глядят сочувственно, но лезти не лезут.
— Неспокойно… вот мне с вами неспокойно! А это, — Архип Полуэктович ткнул пальцем в огненный столб, который и не думал пропадать. — Это называется чрезвычайное происшествие. И в следующий раз, если кто-то решит, что ему вдруг стало неспокойно, что примерещилось нечто, пусть уж даст себе труда сообщить. Ясно?