Обратно я нес колбасу и остаток копченой медвежатины, орехи и сушеные ягоды. Идти стало тяжелее, но приходилось спешить, так как в шалаше осталось еще груза не меньше, чем на два похода: сушеные грибы и медвежья шкура, туески с соленой черемшой и копченая рыба, мука из корневищ и золото.
На фоне непривычной синеватой снежной белизны то справа, то слева зеленеют островки чешуйчатых восковых листочков брусники. Словно застывшими каплями крови насмерть раннего лета они густо усыпаны алыми душистыми ягодами. Но нет времени останавливаться, полакомиться подношением вечнозеленой северной красавицы, и я осторожно обхожу ягодники сторонкой. Только вечером останавливался на отдых, а на рассвете опять шагал по знакомой проторенной тропке.
Поход от шалаша к землянке занял три дня, а девятнадцатого октября я опять вернулся к шалашу за следующей партией груза. В этот раз я забрал почти все продукты и медвежью шкуру. Чтобы легче было тащить, сделал в шкуре прорез для головы и надел ее на себя шерстью вверх, как это делали наши предки в каменном веке. Связки нанизанных на нитки грибов надел на шею, как ожерелье. И, думаю, не только ребятишки, а и взрослые прохожие шарахнулись бы в разные стороны, встретив меня на улице в таком одеянии. Длинная черная борода, косматая шкура огромного медведя и ожерелье из грибов скорее напоминали ряженое страшилище или шамана неизвестного племени, чем военного пилота современных реактивных самолетов. Вечером и всю ночь словно лопатой сыпало с неба снегом, а утром ударил сильный мороз, надо было хоть чем-нибудь спасать себя от холода в походе, и такое одеяние было как раз в пору.
Скрип снега под ногами будил на рассвете стылую тишину. Закряхтела, застонала и вздрогнула тайга. Просыпаясь, она потянулась и затрещала отекшими суставами. Из сомкнутых крон посыпались в лицо колючие морозные опилки, подул упругий ветерок. Глухо и тревожно зашумели деревья и стихли. Стих и ветерок. Я смело вышел на скованное морозом и прикрытое снегом «лосиное» болото — теперь провалы не страшны, — направляясь к «дому» по кратчайшему пути. Не пройдет двух часов — и восьмикилометровая болотная равнина останется позади.
Но я не дошел и до средины пути, как посыпал густой снег и скрыл от глаз черную полосу далекого ельника. Продолжаю шагать вперед, снег слепит глаза, липнет к мохнатой шкуре, а ноги часто проваливаются в снежную мякоть, и я то грудью, то боком валюсь на невидимые острые кочки. Рюкзак и шкура стали невыносимо тяжелыми, по лицу катится пот, в руках появилась дрожь.