Пытаюсь сесть на кочку отдохнуть, но тут вдруг, как удар упругой холодной метлы, лицо обжигает сильный порывистый ветер; густой белой пылью запирает дыхание, затыкает уши. Оборванным парусом затрепыхалась, дернула за шею «шуба», я упал на землю и больно ударился скулой о мерзлую кочку. А ветер лютует и свищет, лезет под одежду, ледяными щупальцами шарит по коже. Пытаюсь подняться, но невидимый силач опять валит на кочки и катит назад, старается вернуть обратно.
Доверчивая и понятная утром, природа стала злой и дикой.
Сопротивляться уже нет сил, и я повернул ветру спину. Он подбросил рюкзак, стукнул им в затылок, завернул на голову шубу, толкнул в спину. Я не иду, а лечу вместе с комьями мха и снега, лечу в холодную пропасть, пролизанный насквозь жгучими иглами.
Потеряв счет времени и ощущение ушибов, пытаюсь выплюнуть запирающий дыхание упругий холодный ком. Но он уже давит в бронхах, распирает легкие. Взмокшая от тающего на теле снега одежда замерзает панцирем, сковывает движения, а ветер катит меня по кочкам, как легкую былинку по волнам безбрежного моря.
От удара головой теряю сознание и через несколько секунд прихожу в себя от сильного удара в бок. С трудом открываю глаза и сквозь снежную завесу вижу стволы деревьев; молнией блеснуло одно лишь слово — «спасенье». А ветер злобно свищет в ушах и мечется между стволов, не зная, куда податься, бросает из стороны в сторону, не дает встать на ноги.
В лицо кольнуло хвоей, и я, не раскрывая глаз, дрожащими руками цепляюсь за ветви ели. Упираясь ногами в сугроб, подтягиваюсь к стволу, где ветер крутит с меньшей силой. Руки коченеют, но дышать становится легче; буря лютует только по бокам, заваливает снегом ноги. Выпускаю из рук ветвь и растираю пальцы о шубу, не двигаясь с места, — не попасть бы опять в объятья страшной стихии. Напрягаю силы, снимаю котомку и шубу, придавливаю их грудью в снег поближе к разлапистой ели.
Выворачивая душу наизнанку, сотней волчьих голосов воет буря в дуплах деревьев. Запасы снега уже иссякли, и буря теперь несет месиво из земли и торфа, мха и травы. На деревьях с треском ломаются ветви, падают вниз, катятся по тайге, ударяются о стволы.
От холода зубы выстукивают дробь, тело дрожит, как в лихорадке. Чтобы согреться, начинаю двигать ногами и руками, к счастью, все глубже и глубже тону в сугробе вблизи ствола. Сажусь на рюкзак, с головой укрываюсь закоченевшей шкурой, и ветер, кажется, заглох. Отогреваю руки дыханием, но ноги коченеют, и я протягиваю их в снег. Возникает мысль сделать в сугробе подобие фронтовой щели. Снег легко утаптывается, но на его место в щель летят сучья, комья мха, обломки лишайника.