— Чего голодаешь? Умрешь. Иди и укради на хлеб; на хлеб можно.
— Нет, не пойду, слово дал не воровать… — И Дадай, больной от голода, метался во сне и кричал…
Вернулся Чугунок.
— Ешь, бери, Дадай, — предлагал он булки.
— Где взял, не украл?
— За песни. Милиционер говорит мне, — нельзя петь, траур, Ленин умер, а я ему новую песню про Ленина и спел… Можно, — весь вечер ее и пел. Ешь, Дадай, не ворованы…
На следующее утро Дадай пришел в милицию, где ему случалось ночевать в дни полного отсутствия пристанища. Дежурный милиционер не мог договориться с ним и направил к начальнику.
— Не могу поладить, чудное парень говорит.
— Что тебе надо? — спросил начальник.
— Не хочу я больше воровать, воровством жить. Cлово дал вчера Ленину; в фабрику меня определите, что бы и учение там было. Хочу под красным флагом ходить как свой, а не чужой. Ленин на меня прямо показал и говорит: «Все учены будут, всем места хватит».
— Когда это Ленин говорил и на тебя показывал?
Дадай вспомнил 17‑й год.
— Ленин сказал, хватит, — я слово дал и не буду. На фабрику, отец фабричный и мамка тоже. А я щенок блудной
Начальник милиции позвонил по телефону и кого–то убеждал.
— Обязательно, необходимо устроить, такой случай…Тесно? Он в претензии не будет…
— Чугунок, парнишка меньше меня, на улицах поет, его взять тоже надо, а то собьется. Агап, вот не знаю как, смеяться бы не стали, горбун он, а то и его, — говорил начальнику Дадай: — А Чугунка беспременно, поколь не свихнулся, он тоже у Ленина был и нос отморозил.