– Я видела их, – кивнула Ника, – красавчики прямо. И готова признаться, не слишком понтуются. Поговорим о них по дороге в ресторан.
– В ресторан?! Жером же ушел!
– Но перед уходом показал мне, где крабовый ресторан. Сказал, мы обязательно должны попробовать этот деликатес. Мне же нужно килограммы для роли набирать, помнишь?
– Ладно, – уныло согласилась я, – тогда хоть телефон дай. Позвоню папе, скажу, что куда-то сунула свой, а то он так распсихуется, что примчится уже вечером.
– Слушай, – сказала я у дверей ресторана, – а у меня денег только на одного краба хватит.
– Они сытные, – отмахнулась Ника и потянула на себя тяжелую дверь.
В полумраке виднелся гардеробщик в форменной красной куртке, рукава которой были расшиты золотыми полосками, а из воротника торчал черный воротник-стойка. Он слегка поклонился, получилось, что в такт какой-то классической мелодии, звучавшей в фойе. Из зала слышался женский смех, пахло духами. Я посмотрела на свое отражение в огромном, окантованном золоченой рамой зеркале и поежилась.
– Может, двинем, пока не поздно, куда-нибудь еще?
– Хани, ты крейзи? Я умираю от голода!
И Ника, сбросив на руки гардеробщику свой кожаный пиджак, прошла в зал, задрав нос.
Я извинилась перед гардеробщиком, отдала ему свою куртку, еще раз извинилась за отсутствие на ней петельки и поплелась следом. Ника уже сидела с независимым видом за столом, накрытым скатертью такой белизны, что даже резало глаза.
В зале сидела еще одна пара – старый растрепанный дядька в растянутой серой рубашке (тоже паркуром, что ли, занимается?) и черноволосая загорелая девица. Он, облизываясь, выуживал из горшочка кусочки мяса и отправлял их в рот, запивая вином. Она с рассеянным видом жевала кусочки багета, доставая их из корзинки. У меня сразу забурчало в животе.
Ника тем временем уже диктовала официанту заказ: два краба и две воды.
– И хлеба, – прошептала я, подсаживаясь.
– Хлеб в ресторане – это для плебеев, – гордо сказала Ника, захлопывая меню.
Девица бросила на нее хмурый взгляд.
– А вот второй портрет мне совершенно не понравился, – громко сказал дядька по-русски, облизывая вилку, – сразу видно, что он схалтурил. Я бы так не стал делать… Я бы…
И он пустился в рассуждения о том, как правильно рисовать портрет, а мне было и стыдно за Никино высказывание, и как-то неловко в таком пафосном месте, где обедают русские художники со своими скучающими подружками, и еще страшновато из-за крабов.
– А ты их умеешь есть, вообще?
– А что там уметь, – хмыкнула Ника, игнорируя взгляды девицы, – берешь за лапку, обмакиваешь в соус и высасываешь мякоть.