Я вышел и направился к Бурлиту.
Еще издали приметил я высокий обрывистый берег, черным утюгом выпирающий в податливое синее ложе реки. У подножия его кипели волны, окаймляя черный выступ пушистой белой прошвой пены. А наверху была мягкая травянистая площадка, охваченная тесным строем кедрача.
Здесь, расположившись возле опушки, я работал до самого вечера. Я набрасывал в то время этюды для задуманной картины - "Дети тайги". В ней две девочки-удэгейки в расшитых халатиках должны выходить с лукошками из дремучей тайги. Две маленькие беспомощные фигурки будут казаться яркими цветами в торжественной таежной чащобе. И над ними, вокруг них тайга такая близкая для них, совсем родная, заботливая и тревожная...
В этих беспокойных и всегда неожиданных извивах ильмовых ветвей, в тесном таинственном переплетении трескуна и виноградных лоз, в угрожающей тяжести нависших кедровых шишек, в настороженности темных, не пробиваемых солнцем колючих аралий я подолгу искал ту всегда живую и тревожную душу тайги. Не знаю, оттого ли, что на меня подействовали похороны или под впечатлением вчерашнего пожара, мой этюд получился мрачным.
- Какая страшная тайга! - сказала за моей спиной Нина, и я от неожиданности вздрогнул.
- Ага! Вот видите, - смеялась она, - сами испугались!
С минуту она пристально разглядывала этюд и сказала серьезно:
- А знаете, вы - человек решительный... Пожалуй, вас надо остерегаться...
- Вам не нравится? - спросил я как можно равнодушнее.
- У вас все грубовато, но смело и откровенно, - ответила она уклончиво, и я не понял, к чему более относилась эта фраза - к моим рисункам или ко мне.
- Вас, должно быть, шокирует эта грубость? - я упорно смотрел на нее и ждал ответа.
- Какой вы напористый! - Нина заглянула мне в лицо и добавила с игривой улыбкой: - Вам следует искупаться, вы слишком разгорячились.
- Не против, - согласился я, кладя палитру.
- Кстати, это мое купальное место. Вы его незаконно оккупировали.
Разговаривая, она непринужденно отстегнула белую накидочку, сняла через голову пестрый сарафан и осталась в синем шерстяном купальнике. И странное дело, будто она уменьшилась и вроде бы похудела. Мне как-то неловко было смотреть на нее, такую обнаженную, и тем не менее хотелось смотреть, отчего я бестолково переминался на месте и путался в собственной рубахе. Надев резиновую шапочку, Нина крикнула:
- Догоняйте меня! - и с разбегу ласточкой полетела в воду.
Я с трудом догнал ее у противоположного берега. Потом мы, разбрызгивая воду, бежали на перегонки на галечную отмель.