Теперь, когда было официально заявлено, что прежняя династия Фон Рейгн прекратила свое существование, наступил исторический момент смены курса. И каждый из собравшихся в этом зале, душном, мрачноватом, тяжеловесном, словно давящем на присутствующих, считал себя достойным того, чтобы взойти по ступенькам к трону, который оставался пустым. Словно недосягаемый пьедестал, он оставался едва ли не единственным свободным местом в этой зале. Вокруг него образовалось почтительное пространство в несколько метров. Никто в нарушение строжайших правил, регламентирующих устои государства, не имел права взойти на него без того, чтобы это право было одобрено половиной из собравшихся здесь. Но в сложившейся обстановке, никто не мог гарантировать, что едва он заявит о своем праве напрямую, он не получит кинжал в спину. Это было излюбленное средство устранения конкурентов среди благородных родов Ксанады. Однако…
— Слушайте все, я говорю от имени благородного лорда Кенисберга.
Начавшийся гвалт стих, словно по волшебству, когда в дальнем конце длинного стола поднялся лысоватый человечек. Этого человека звали Мейстер. И он являлся поверенным в делах лорда Кенисберга, канцлера королевства. Приосанившись и оправив свои расшитые кружевами рукава, человечек пригладил лысину и указал на человека, сидевшего по правую руку от него. Высокий, выше среднего, статный какой–то врожденной благородной красотой, этот седовласый, безупречно одетый мужчина лет шестидесяти не проронил до этого ни слова, просто слушая дебаты. Серебристая парча его камзола выгодно оттенялась золотой цепью с замочком, висевшей на шее — знаком занимаемой должности. Небольшая бородка и полоска усов, как и пенсне в его правом глазу, были законченным образом царедворца, пережившего два поколения королей Ксанады. И хотя он до сих пор не заявил о своих правах, он был тем, кто имел больше прав, чем остальные.
— Благородный Лорд Кенисберг — вы все знаете, какое положение он занимал при трех предыдущих королях, — заявил Мейстер. Он продолжал говорить от имени своего господина. Согласно правилам, это допускалось лишь для особ королевской крови или правящего дома. И то, что никто до сих пор не возразил ни слова, значило очень многое. Правда состояла в том, что этого человека уважали и боялись в равной степени. — Мой господин проявил себя как мудрый государственный деятель, — продолжал Мейстер. — Кто из вас может сказать, что на его репутации есть хотя бы одно пятнышко?
— …
— Кто посмеет сказать, что его род не находится в многочисленных кровных связях с большинством предыдущих правящих династий Ксанады?